На вершине все тропы сходятся

Томас принялся излагать свое дело. Поскольку у него не было времени подготовиться, речь его была довольно бессвязна. Повторяя одно и то же по несколько раз, он с трудом изложил все, что хотел. Когда он закончил, шериф по-прежнему стоял, склонив голову, с отсутствующим видом. Стоял и молчал.

Томас начал снова, медленней и все так же неубедительно, и Фэйрбразер наконец нарушил молчание:

— Да, мы ее уже раз сцапали. — На его морщинистом лице появилась полуулыбка — кривая и всезнающая.

— Я тут ни при чем, — сказал Томас. — Это все моя мать.

Фэйрбразер присел на корточки.

— Она пыталась помочь девчонке,— сказал Томас— Она не понимает, что ей невозможно помочь.

— Откусила больше, чем смогла прожевать, вот как,— донесся задумчивый голос снизу.

— Мать к этому не имеет отношения,— сказал Томас— Она не знает, что я здесь. Девчонка опасна с этим пистолетом.

— Твой отец, — сказал шериф, — никогда не допускал такого. Не давал бабам воли.

— Она может кого-нибудь убить из этого пистолета,— сказал Томас слабо, глядя сверху вниз на вершину круглой техасской шляпы.

Воцарилось долгое молчание.

— Куда она его дела? — поинтересовался Фэйрбразер.

— Понятия не имею. Она живет в комнате для гостей. Наверное, спрятала у себя чемодане, — сказал Томас.

Фэйрбразер вновь погрузился в молчание.

— Вы можете обыскать комнату, — сказал Томас напряженным голосом. — Я бы оставил входную дверь открытой, а вы бы незаметно вошли, поднялись по лестнице и обыскали комнату.

Фэйрбразер повернул голову и грозно уставился на колени Томаса.

— Вижу, ты все знаешь, как надо делать,— сказал он.— Хочешь на мое место?

Томас не нашелся с ответом, поэтому промолчал и лишь ждал терпеливо. Фэйрбразер извлек изо рта окурок и швырнул на траву. Группа зевак, торчавшая на левой стороне крыльца, переместилась вправо, где было больше солнца. Из окна верхнего этажа вылетела скомканная бумажка.

— Загляну часиков в шесть,— сказал Фэйрбразер.— Дверь не запирай. И не мешайтесь у меня под ногами — ты и две эти бабы.

Томас издал невнятный звук, означавший «спасибо», и кинулся прочь, словно его отпустили на свободу. Фраза «две эти бабы» занозой застряла в его памяти — попытка оскорбить мать ранила его больше, чем все намеки Фэпрбразера на его собственную некомпетентность. Лишь когда он сел в машину, его лицо прояснилось. Ну разве он выставил свою мать на посмешище? Разве предал ее ради того, чтобы избавиться от маленькой шлюшки? Нет, ничего подобного.

Он все сделал ради ее собственного блага, чтобы освободить ее от паразитки, намеревавшейся лишить их покоя. Томас завел машину и быстро поехал, но возле дома решил, что лучше будет парковаться на расстоянии и незаметно войти в заднюю дверь. Он оставил машину на лужайке и по траве окружным путем прошел к дому. На небе были полосы горчичного цвета. Пес, спавший на коврике у задней двери, услышав шаги хозяина, приоткрыл желтый глаз, запечатлел Томаса и вновь уснул.

Томас прокрался на кухню. Она была пуста, лишь пугающе громко тикали часы. Без четверти шесть. На цыпочках он быстро прошел к парадной двери, снял щеколду. Затем застыл, прислушиваясь. Из гостиной раздавался сладкий храп — должно быть, мать уснула за чтением. В прихожей, недалеко от двери в его кабинет, на стуле валялись черное пальто и красная сумочка маленькой шлюшки. Сверху доносился шум воды: Сара Хэм принимала ванну.

Томас вошел в кабинет, сел за стол и стал ждать, не в силах совладать с дрожью. Затем схватил ручку и принялся чертить квадраты на лежащем перед ним конверте. Он взглянул на часы. Без одиннадцати шесть. Секунду спустя машинально выдвинул средний ящик стола. Мгновение смотрел на пистолет, не узнавая. Затем вскрикнул, вскочил. Она положила его назад.

Идиот! шипел отец. Идиот! Иди засунь его в сумочку. Не стой здесь! Спрячь его в сумочку!

Томас стоял, уставившись на открытый ящик.

Болван! кипел старик. Скорее! Спрячь его в сумочку!

Томас не шевелился.

Кретин! кричал отец.

Томас взял пистолет.

Торопись! приказал старик.

Томас пошел с пистолетом в вытянутой руке. Открыл дверь и посмотрел на стул. Черное пальто и красная сумочка лежали на прежнем месте.

Торопись же, дурень, сказал отец.

Из гостиной по-прежнему доносился размеренный храп матери. Эти звуки, казалось, отмечали ход времени, не имеющего ничего общего с мгновениями, остававшимися Томасу. Больше не было ни звука.

Скорей, кретин, пока она не проснулась, подгонял старик.

Храп прекратился, и Томас услышал, как застонали пружины кровати. Он схватил красную сумочку. Ему казалось, что он прикасается к голому телу, а открыв ее, безошибочно узнал запах девчонки. Дрожа, он запихнул пистолет и положил сумочку на место. Лицо его побагровело.

— Что это Томси кладет мне в сумочку? — Ее довольный смех раздался с лестницы. Томас в ужасе обернулся.

Она спускалась, словно манекенщица, одна босая нога, затем другая выскальзывали из-под кимоно в четком ритме.