На внутреннем фронте Гражданской войны. Сборник документов и воспоминаний

Показательно, что сборник «За власть Советов!», в котором были опубликованы воспоминания М.А. Чернышева, редактировалась И.Г. Воронковым, который счел возможным вставить именно «анархическую» и «мартовскую» версию событий, вероятно, намекая на связь восстания со столкновениями большевиков и анархистов, происходившими в Москве и Петрограде как раз в апреле 1918 г.⁸

. На мой взгляд, это является еще одним примером влияния советской идеологии на историческую науку, поскольку можно предположить, что И.Г. Воронков редактировал мемуары М.А. Чернышева. И.Г. Воронков явно избегал «сталинской» версии троцкистско-бухаринского заговора, но теперь сомнительной темой стали левые эсеры, сыгравшие в перевороте 30 октября 1917 г. в Воронеже, наряду с большевиками, ведущую роль. Версия «анархистского мятежа» выглядела более привлекательной, поскольку позволяла обойти скользкую тему о роли «левоэсеровских предателей» в октябрьском перевороте.

Наконец, современная версия событий представлена в диссертации Н.А. Зайца, защищенной в 2017 г. Привлекая материалы «Хроники» А.А. Комарова и П.П. Крошицкого 1930 г.⁹

, а также упомянутые воспоминания М.А. Чернышева 1934 г., автор реконструирует картину событий, явно отличающуюся от предыдущих версий. Согласно Н.А. Зайцу, в Воронеже действительно присутствовали анархо-коммунисты, представлявшие собой разлагающиеся части, эвакуировавшиеся с Украины. «Еще 24 марта, – пишет Н.А. Заяц, – группой анархо-коммунистов на броневике, с гранатами и оружием была занята гостиница купца Самофалова, где они угрозами получили от него 25.000 руб. Начались незаконные обыски, грабежи. 26 марта анархисты были разогнаны рабочей дружиной, часть арестована. Но уже 11 апреля анархисты, воспользовавшись приехавшей с фронта “армией” Г. К. Петрова, захватили телеграф, окружили гимназии, расставили караулы, стали отнимать оружие у милиции, боевой дружины и членов исполкома, занялись грабежами. Требованием их было смещение исполкома и передача власти ревкому из большевиков, анархистов и левых эсеров. Последние явно поддерживали мятежников, вступив с ними в активные переговоры, а левый эсер Григорьев даже вошел в “федерацию анархистов”. На стороне анархистов было около 2500 чел. с бронедивизионом, тогда как силы большевиков не превышали 500 человек, так как основная часть гарнизона примкнула к мятежу. 12 апреля удалось достичь формального соглашения, учредив подчиненный военному отделу “оперативный штаб войск” из 8 лиц. В ночь на 13 апреля штаб, состоявший из большевиков и лояльных им левых эсеров, собрал около 600 чел., в основном рабочих, и с кровопролитием разоружил анархистов»¹⁰.

В данной версии присутствуют следующие важные компоненты. Во-первых, указано на присутствие в городе украинских анархо-коммунистов, связанных с беспорядками в городе уже в марте 1918 г. и то, что прибывшие части Г.К. Петрова вошли с ними в соглашение, что спровоцировало дальнейшее развитие беспорядков. Между прочим, Н.А. Заяц указал на то, что украинские красноармейские части, отступавшие через Воронежскую губернию, вели себя безобразно, что хорошо отражено в документах, но тщательно замалчивалось советскими историками. Во-вторых, автор называет даты восстания 11–13 апреля, приводит численность противостоящих сторон. В-третьих, не только возникает вновь тема левых эсеров, но и появляется любопытная подробность о том, что восставшие были не против смешанного ревкома из большевиков, левых эсеров и анархистов, а также то, что, по крайней мере, часть левых эсеров поддержала меры против восставших. Н.А. Заяц показывает картину армейского мятежа с политическими целями, причем с участием, как левых эсеров, так и анархо-коммунистов. Несомненным минусом данной версии является то, что автор не связал, в отличие от И.Г. Воронкова, события в Воронеже с III губернским съездом Советов.