На войне я не был в сорок первом...

Сашка действительно исчез. Я подумал, что он прикорнул где-нибудь. Но Воронок, оказывается, и не думал спать. Сашка дышал во дворе свежим воздухом и посматривал в окно столо­вой на поваров, хлопочущих над котлами. Он пытался догадать­ся по запаху, доносившемуся из форточки, что они готовят на завтрак. Его чуткий нос уловил аромат разварившейся овсянки. Сашка уже хотел вернуться в мастерскую, как увидел выхо­дившего из столовой кладовщика Михеева. Под мышкой у кла­довщика был увесистый сверток. Михеев посмотрел налево и направо, но не заметил Сашку, притаившегося за дверью. Кла­довщик подошел к большой куче металлической стружки и быстренько спрятал в ней сверток. Потом опять возвратился в сто­ловую, снова поглядев налево и направо.

«А ты, дядя, однако, жох», — подумал Сашка. Он решил, что кладовщик припрятал хлеб, чтоб позднее продать его на рынке.

Долго не думая, Сашка раскидал стружку и по форме сверт­ка догадался, что это не хлеб, а что-то другое.

Сашка помчался со свертком в спортивный зал и только там развернул его. Перед Воронком лежала задняя баранья нога. Жирная, большая, весившая не меньше четырех килограммов. Для человека, собиравшегося бежать на фронт, это было сказоч­ное сокровище. Воронок положил сверток за груду спортивных матов и, посвистывая, опять направился во двор.      

Там уже бегал растерянный кладовщик, походивший на ищейку, потерявшую след.

— Послушай, сынок, — обратился он к Сашке, — ты ничего тут не замечал?

— Что именно?

— Ну людей каких-нибудь. Со свертком. Понимаешь, у меня из кладовой кое-что пропало.

— Ах, ах, — сочувственно сказал Воронок, — замки были сломаны, и воры скрылись, не оставив следов?

— Вот-вот. Никаких следов.

— Что с возу упало, то пропало, — значительно сказал Сашка.

— Не могли они далеко уйти. Каких-то пять минут всего и прошло.

— Откуда вы знаете? Следили за ними с часами в руках?

— Может, они в стружку его запрятали?

Кладовщика притягивало к этой куче, будто магнитом. Он принялся расшвыривать ее руками и стал похож на собаку, откапывающую припрятанную кость.

— Глубже, глубже бери, — советовал Сашка, — на дне, на­верное, припрятали.

Кладовщик поднялся с колен и жалобно сказал:

— Что же это творится? Грабеж среди бела дня...

— Среди черной ночи, — поправил Воронок, — а что, соб­ственно, украли-то? Пуд соли? Ящик конфет?

— Мя-я-со, — плотоядно сказал кладовщик, — два пуда ба­ранины. Пойдешь в свидетели?

— Два пуда! Этак они, пожалуй, миллионерами станут, а?

— Пойдешь в свидетели?

— А я видел? Я знать ничего не знаю. Может, ты сам это мясо украл? Два пуда.

— Ах ты хам, ах ты шпана малолетняя! Наверное, ты украл мое мясо? Сознавайся!

— Мне два пуда не поднять, — логично заметил Сашка. Кладовщик больно ухватил его за ухо.

— Сознавайся, сознавайся, воровское отродье!

Сашка вырвался и ударил кладовщика головой в живот. Тот раскрыл рот и сел на кучу стружки.

— Сознайся, — пролепетал кладовщик, — я тебе ничего не сделаю.

— Ничего не сделаешь, — подтвердил Сашка.

Кладовщик вскочил и схватил Сашку за руку. Он быстро поднес ладонь Воронка к носу и понюхал ее.

— Пахнет сырым мясом, — сказал он торжествующе, — пах­нет, пахнет!

Сашка брезгливо вытер ладонь о штаны.

— Нюха у тебя, дядя, совсем нет.

Слушай, сынок, давай поделимся. Поровну. Половину тебе, половину — мне. А?

— Не смеши лучше людей. Поменьше воровать надо. Око­пался в тылу и воруешь. Не стыдно?

— Пойдем, сынок, я тебе хлеба дам. Чего шум поднимать? Пропало мясо — и бог с ним. Спишем по акту, и вся недолга. А ты подпись поставишь, а?

— Ищи дураков. Мы с тобой, дядя, разные люди. Заруби это на своем красном носу.

— Гру-би-ян, — укоризненно и мягко протянул кладов­щик, — ну какой же ты грубиян... Промолчать хоть обо всем этом сможешь? Отблагодарю, не сомневайся.

Воронок рассмеялся ему в лицо и побежал рассказать мне обо всем происшедшем.

— Подвезло нам, Сазончик, — сказал он в заключение. Мы помчались в спортзал. Сверток был на месте.

По дороге в цех мы выглянули во двор. Кладовщик раз­гребал руками уже третью кучу стружки.

— Неужели он так и останется безнаказанным? — спросил я у Воронка.

— Что поделаешь? Некогда нам его разоблачением зани­маться. Да и вещественное доказательство сегодня уже уплы­вет в чьи-то счастливые руки.

— Юрке скажем?

— О ноге? Разумеется! Он же тоже решил бежать с нами на фронт. Наш третий компаньон. Пусть знает, какое у меня щедрое сердце.

Но Юрка Хлопотнов почему-то не очень обрадовался наше­му сообщению.

— Может, раздумал бежать с нами? — напрямик спросил его Сашка.

— Да нет, не раздумал...

— Ну так чего кислый?

Юрка мялся-мялся и наконец сказал:

— Что же получается? Выходит, мы спекульнем мясом, ко­торое полагается нашим ребятам? Ведь кладовщик у нас его украл. Или я чего не понимаю?

Мы с Воронком призадумались. Юрка, пожалуй, был прав.

— Так он же все равно продал бы мясо, — неуверенно ска­зал Сашка.

— Он-то бы продал, — подтвердил я, — а вот мы-то вряд ли имеем на это право. Мясо надо вернуть в общий котел.

— Придется, — грустно согласился Воронок.

— А вы — хорошие! — с любовью сказал Юрка Хлопот­нов. — Зря я в вас засомневался.