На войне как на войне. «Я помню»

– На фронте нет, а сразу после войны у меня был довольно интересный случай. Как комсорг роты я входил в состав комсомольского бюро полка. Комсорг нашего полка был из Сибири, прошел с боями от Сталинграда до самой победы. Он отпросился в отпуск, а вместо себя на все то время, что его не будет, он порекомендовал назначить меня. И два-три месяца, что его не было, я выполнял его обязанности, организовывал самодеятельность, различные мероприятия, спортивные соревнования. А как раз в это время у нас сменился начальник особого отдела, и этот новый капитан пригласил меня на беседу.

Он толкнул большую речь: что мы находимся на вражеской земле, что среди нас много таких, кто был на оккупированной территории, и тех, кто прислуживал немцам, и нам еще еще только предстоит разобраться, может, среди них затаились предатели. Поэтому нам нужно иметь своих информаторов, мобилизовать на это дело комсомольцев, чтобы знать, кто чем дышит, и т. д. и т. п. В общем, целый час он так разорялся, но я его не перебивал. А когда он закончил свою речь, я встал, и говорю: «Товарищ капитан, я был на оккупированной территории…» Он побагровел, потом позеленел, потом посинел, начал ходить туда-сюда по кабинету… Потом сказал мне: «Раз командование вам доверяет, значит, будем вместе работать и дальше». Но сразу после этого пошел в политотдел и начал возмущаться: «Что у вас тут творится, кого вы назначили комсоргом полка?»…Я сам пошел к начальнику политотдела дивизии Шахову и говорю ему: «Товарищ подполковник, назначьте вместо меня кого-нибудь другого». Но он был хороший, мудрый человек и сказал мне примерно так: «Ты еще молодой и не знаешь, что и в нашей партии дураков тоже хватает. И если на всех смотреть и слушать, то… Иди и работай, а чтобы тебя успокоить, я тебе дам свою рекомендацию в партию». Я тогда как раз написал заявление о приеме в кандидаты члена партии, но представил только две рекомендации, а нужно было три, и Шахов мне ее дал. И до 1990 г. я был членом партии.

– Вам приходилось попадать под огонь нашей артиллерии или авиации?

– Под Оргеевом я, как и многие солдаты там, заболел малярией. Когда мы пошли вперед, то меня положили на повозку, запряженную двумя волами. И под Теленештами на колонну был налет нашей же авиации, видно, произошла какая-то несогласованность. Я так и пролежал весь налет в этой повозке, сил, чтобы подняться и отбежать в укрытие, не было совсем… Но все-таки я, наверное, родился в рубашке, потому что и обоих волов в моей повозке убило, и многие солдаты были ранены или убиты, а у меня ни одной царапины… Но этот налет – один из самых страшных моментов, что мне довелось пережить на войне… Правда, это был единственный такой случай.

– Что было для вас самым страшным на войне?

– Я многое повидал и испытал, но самое страшное – это попасть в окружение. Сколько страха я тогда натерпелся, пока мы вырывались из окружения…

– У вас тогда не было такого ощущения, что мы воюем с неоправданно большими потерями?

– Как фронтовик вам скажу, что я с таким суждением категорически не согласен, это все разговоры наших идеологических противников. Наверное, можно было бы воевать и с меньшими потерями, но это не значит, что людей не жалели и ими разбрасывались направо и налево…

– Из вашего села сколько мужчин забрали на фронт?

– Я точно не знаю, но с войны не вернулось больше двухсот моих односельчан… А из тех одиннадцати, что ушли в армию добровольно в первые дни, нас вернулось семь человек, это, между прочим, высокий процент…

– С одной из фотографий у вас связана забавная история.

– Вот эта, где стою один, с усами, я тогда их отрастил для солидности. Когда я ушел на фронт, моего отца забрали в «трудармию» и отправили аж на Урал, где он охранял какие-то рудники. Но когда я ему в первый раз отправил письмо, то послал и эту фотографию. И получил от него ответ: «Письмо твое получил, но ты прислал мне фотографию какого-то незнакомого мужчины…» Всего чуть больше года прошло, а отец родного сына не узнал…

– Как сложилась ваша жизнь после войны?