На высоте птичьего полёта

Я нервно поискал, но Роман Георгиевич, благо, что малого роста, ловко спрятался за спинами, и косил оттуда то правым, то левым глазом, разбирайся, мол, сам.

Бука Кучава — с седой бородой, с властным лицом Картеса, или как я его себе представлял во времена инквизиции, однако, в реалии субтильный пижон, в зауженном, твидовом пиджаке на пару размеров меньшее, в зауженных, клетчатых брючках, ещё до моей молодости их называли «дудочками», с белыми носочками, и в дюже дорогих розовых туфлях из крокодиловой кожи за десять тысяч баксов заявил:

— Пора менять правила игры!

Виски у него были выбриты до синевы, должно быть, в отличие от меня, он нынче посетил модную цирюльню «Аляска». Пахло от него цветочным одеколоном и дорогим табаком, а из накладного кармана торчала пеньковая трубка с махагониевым ободком, как признак вечного достатка и рациональных мыслей.

— Ага! — из-за их могучих спин поддакнул Роман Георгиевич, в своих стоптанных башмаках, в мятых джинсах, с лохматой седой головой, непрезентабельный, как старый динозавр. — Давно пора!

Я удивился, почему он здесь, и я в придачу?

Но главным всё же был важный Карский:

— Либералы скурвились окончательно! Перестали поставлять нужную нам продукцию! — сделал он широкий жест, направленный в сторону центра Москвы, где они и окопались в своих норах времён холодной войны и антисоветизма.

Бука Кучава, даром что похож на Картеса, жадно ловил каждое слово:

— Главное для них — политика! А качество на последнем месте!

— Ретрограды! — обобщил Карский, возвращая руку на стакан с виски, который держал в руках, как скипетр.

И Роман Георгиевич из-за их спин поддакнул, радостно трясясь:

— Трижды куплены и проданы!

— Подставили на десятилетия! — гремел Карский после огненного глотка.

— А нам расхлебывать! — вторил Бука Кучава, очень похожий на Картеса с седой бородой.

— Кому «нам»? — наконец вставил я словечко.

Они словно споткнулись на бегу, опешив, посмотрели на меня, как на идиота камикадзе, как Ольга Мартынова и Инна-жеребёнок с изумрудными глазами вместе взятые, и решили, что я социал-империалист из партии Лимонова.

— Он ещё ничего не понял! — в оправдание пискнул Роман Георгиевич, безмерно страдая за меня и боясь, что я предстану в глазах мецената и продюсера левым растяпой или спящим агентом влияния правых, тогда всему конец.

Я знал, что Москва самодостаточна и слезам не верит, но, видно, этой самодостаточности ей перестало хватать, раз его друзья решили свести со мной знакомство. Им в качестве оселка понадобился свежий человек оттуда, где идёт война, с абсолютно немосковским взглядом на суть вещей, на котором можно отрабатывать свои приёмы политического обольщения. И они снова взялись меня в оборот, дабы как следует, а главное, вовремя прочистить мне мозги, чтобы я не дай бог, не оказался в лагере оппозиции. Мне сделалось смешно: мозги мне давно прочистили фронт и бандеровские мины, которые взрывались на нём.

— Страдает киноиндустрия, — торопливо стал загибать холёные пальцы Карский, вопросительно заглядывая мне в глаза, — потому что нет драматургии!

— Плохие фильмы ставим! — пояснил Бука Кучава, скорбно воздевая брови к небесам.

— Издательства разоряются! — соловьём заливался Роман Георгиевич из-за их спин.

— Потому что захлебнулись в политике и в графоманстве, — снова пояснил Карский, и выглядел двусмысленно, как фестиваль лыжников в Сахаре.

За ним стоят очень большие деньги, наконец-то догадался я, может быть, даже бюджетные, раз они взялись искоренять графоманов, потому что графоманов у нас в стране, как тараканов на помойке, и их подкармливают ведущие издательства и фонды; где ещё заработаешь на дураках и простофилях?

— Мы купили блокирующий пакет Эксмо! — наконец осмелел Роман Георгиевич и выступил из-за их спин.

Эксмо — это значит, три четверти русского мира, а это не по-детски основательно. В общем, серьёзные ребята. Я их сразу зауважал.

— Мы делаем революцию! — насмешливо посмотрел на него Бука Кучава, рука у него потянулась, чтобы послюнявить пальцы и разгладить непослушные вихры на него на голове, но он, конечно, этого не сделал.

— Зачем? — удивился я их генералиссимуским планам и страшно засомневался, что московский гадюшник даст им осуществить даже половину того, что они задумали.

— Не ту революцию! — дрогнув бровью, уточнил Карский. — А киношную, впрочем, и литературную тоже!

Я почти согласился с ними, подумав, что, чтобы издаться в России, надо быть обязательно на кого-то похожим! Индивидуальность не в чести.

И Бука Кучава, и Роман Георгиевич важно закивали головами, как китайские болванчики. Видно, что у них была своя теория струн и они прекрасно в ней ориентировались.

— Поздравляю! — не поверил я им, потому что надо было сломать либеральную вольницу, морально кормящуюся на западе, а это почти что термоядерная война. — А я при чём?

— А с тебя и начнём! — заявили они, скалясь, как чумные шакалы, и потащили меня в гостевой домик, где был накрыт шикарный стол с мясом и дичью.