На закате века

мелькает по ней безысходно.

Он был воином и пастухом.

Он отправился в дорогу с берегов Онона,

и тяжелый колчан тяжелел на его бедре.

В оперениях стрел затаился свист,

на остриях – плач женщин и детей,

но там же дремало его далекое беспамятство.

Он направил коня на Восток, и дрогнула степь!

Он прошел сквозь стены городов

и опустошил тысячи колчанов!

Он развернул коня на Запад, и выплеснулись реки!

Он долго блуждал по горам, лесам и долинам,

смешивая народы и страны,

Он каждый день выпускал по колчану стрел!

Его волосы стали седыми,

лицо навсегда попало в сети морщин,

когда конь вынес его к берегу моря.

Он потерял счет колчанам и годам.

И стала его дорога запутанным

и нескончаемым арканом.

Но по ней же он вернулся домой.

Он не знал, что Земля круглая!

Стрелы, выпущенные им в молодости,

вонзались ему в спину уже на излете.

Души убитых вселялись в него,

он забыл свое имя и род, как и дорогу.

Сгнили его колчаны и заржавела сабля.

Дань ему отдавали бритоголовыми Учителями.

Они поставили его на колени.

А через семь столетий, жалкий и маленький,

он отправился по дороге звериного пьянства

и позора…

Но когда я парю в полете,

то вижу его дорогу -

самую длинную из всех дорог,

пройденных человеком!

Я ложусь на крыло, разворачиваясь в полете,

и вижу -

едва заметные линии, заросшие травой.

Они словно брошенный на планету аркан.

Там движется безысходно минувшая тень,

Которая совершенно отличается от сегодняшней…

«Каких послушников в стране…»

Каких послушников в стране

Союз Писателей взрастил…

Вокруг все послухи его,

Как рыбы скользкие притом!

Что слышат эти бедолаги?

«В краю вечнозеленых помидоров…»

В краю вечнозеленых помидоров,

Непуганых веками дураков,

Среди наивных, детских, разговоров

Не ощутишь ни рабства, ни оков,

Всего того, что выдумали люди,

Перемудрив на совесть и на страх,

Того не зная, что когда-то будут

В своих оковах, словом, в дураках…

«Океанскими волнами тучи…»

«Океанскими волнами тучи…»

Обложили опять небеса,

Оседают песчаные кручи,

И поникли печально леса.

Но угрюмые мрачные думы

Поднимаются в душах людей.

Почему, почему вы угрюмы

Среди этих раздольных степей?

Будет солнце осеннее сонно

Нависать над прогретой землей,

Будут спать в степи сытые кони

Под серебряной ясной луной.

Почему вы угрюмы, туманны,

Где, какая случилась беда?

Ливни льют, ливни льют непрестанно,

Насыщается степь на года.

И блаженство, покой и усталость -

В плодородной ее глубине.

Поспевают плоды, наливаясь,

Как стихи сочной силой во мне…

«Живой язык меня прельщает…»

Живой язык меня прельщает.

Какая музыка звучит

в любом народе каждый день,

где каждый маг и композитор!

Какие ласточки мелькают, какая лань, какой олень,

бегут стремглав через ручьи, какие ветры, прошумев

среди деревьев и кустов,

летят по травам к океану!

Какие ливни, вызревая, обвально падают на горы,

на пашни рушатся и степи, луга и синие леса,

какая радуга сверкает

в обычной речи мужика!

Как пахнет мятой и цветами,

тягучим сытным молоком и теплым запахом ребенка,

душистым мылом и бельем, белее пышных облаков,

хлебами, печью духовитой

дородных женщин разговор!

О, как чирикают птенцы в уютных гнездах, обогретых

лучами радостного солнца,

какие живчики-ручьи звенят в предутреннем тумане,

какая вдруг сверкнет роса

в словах и лепете детей!

Живая речь, как человек, как все живое и родное,

не умирает никогда, а только движется, сверкая…

Но как застыли безобразно, какие формы обрели

живые звуки и слова в речах и книгах

мудрецов, что оторвались от народа

и плодородия Земли, себя в пророки возведя.

К тому ж еще – в учителя

других, которые считают, что пишут русским языком.

(Язык не сельское хозяйство, где можно сеять и пахать,

совсем не зная плодородья, корней его и глубины.)

Пророк без Бога, от себя… Без Бога, только от себя

Любое слово умертвит, и похоронит все слова.

Но так народ не говорит, жизнь совсем не такова.