На землях рассвета (СИ)

Тяжелый гром сотряс подземелье. Лэйми испуганно вскочил, поёжившись от холода, - одеяло свалилось с его плеч. Несколько секунд царила тишина, потом гром повторился. Постель мягко поплыла, словно на гигантских качелях - вверх, потом вниз. За первым толчком последовал ряд замирающих содроганий, озвученных как бы отдалявшимися раскатами. Лэйми с облегчением лег и откинулся на спину. Это не имело к его миру никакого отношения. Что-то случилось там, за Зеркалом; но не здесь.

К землетрясениям он давно уже привык, - они случались тут по несколько раз в день, хотя толчки такой силы всё же оставались редкостью. Источник их оставался загадкой, - как и всё, что творилось за Зеркалом Мира. Лэйми упорно представлялись огненные смерчи диаметром в милю, - они блуждали по морю клокочущей магмы, иногда налетая на Зеркало, - и он понял, что заснуть не удастся. Четкого ритма сна и бодрствования здесь, впрочем, не знали, - под Зеркалом не было ночи и дня, и даже сама потребность во сне не оставалась регулярной.

Лэйми с вздохом поднял упавшую рукопись "Приключений Изгнанника", - чтобы вернуть её на полку. Принц Охэйо, - младший сын того самого Императора, - говорил ему, что путешествия во времени невозможны, и Лэйми понимал, что он не лжет. Но эта, самая первая из всех созданных им историй, почему-то нравилась ему гораздо больше остальных. Может быть, потому, что она явилась ему в Круге Снов, в самом сердце их мира, и он не придумывал, а просто прожил её...

Вдруг ему вспомнились "Хроники расстрелянной луны", другая, столь же важная история, которой не было в доме, - и в памяти, как оказалось, тоже. Это очень встревожило его, - словно он потерял часть себя... и ему захотелось как можно быстрее отыскать её.

Лэйми отбросил одеяло, вскочил, и, вновь поёжившись, торопливо оделся. Он так увлекся чтением, что комната Муравейника показалась ему на миг странной, - покрытая темно-пёстрым мехом внутренность неправильного, приплюснутого пузыря, освещенного дюжиной матово-белых ламп-окошек величиной с тарелку. Они без очевидного порядка сияли на стенах, на потолке, и на полу тоже. Пол был неровный, на одном из его выступов лежала постель. Мебели здесь не водилось, и многочисленные вещи Лэйми хранились в мешкообразных углублениях стен. Сам он был рослый и стройный парень, хорошо сложенный и крепкий, с густыми рыжеватыми волосами, падавшими на шею. Его хмурое широковатое лицо казалось вырезанным из светло-золотистого камня - в те, довольно редкие мгновения, когда на нем не отражалось никаких эмоций.

Открыв тяжелый выпуклый люк, он через узкую горловину выполз в малый коридор - темную, покрытую изнутри мехом неправильную трубу, настолько тесную, что вверх пришлось ползти на четвереньках. Метров через десять она вывела в большой коридор Муравейника - точно такой же, только высотой метра в три и залитый таинственным зеленоватым светом врезанных в стены ламп-тарелок. Сонная истома, казалось, плавала здесь в воздухе.

Хотя по часам Хониара был уже полдень, никто не встретился ему - за исключением девушки в одних легкомысленных шортиках и платке, наброшенном на плечи и небрежно завязанном на груди; расходясь, они улыбнулись и кивнули друг другу.

Метров через двести коридор вышел в вестибюль. Пустой бетонный зал - остаток имперского убежища - являл собой разительный контраст с биологическим стилем Муравейника. В нем всегда ходили босиком, и тут, на скамейках, длинными рядами стояли сандалии и башмаки.

Лэйми обулся и, нажав кнопку, открыл восьмидюймовой толщины стальную дверь. Чтобы открыть её снаружи, был нужен сложный код. Пока эта дверь не пригодилась ни разу, но Муравейник не спешил отказаться от неё: если хотя бы один из ТЕХ проник внутрь, платить пришлось бы слишком дорого.

Длинная винтовая лестница в шахте старой вытяжной башни кончалась кольцевой галереей на высоте метров пяти. Едва выйдя на неё, Лэйми вновь поёжился: хотя Муравейник не отапливался, снаружи было заметно холоднее.

Хотя замкнутый мир Хониара был всего десяти миль в диаметре, синевато-чёрный свод Зеркала, усыпанный множеством звёзд, создавал ощущение беспредельного простора. Оно казалось ему настоящим небом раннего рассвета. Над тусклой коричневато-красной полосой застывшей на востоке низкой зари парили зеленовато-голубые перья серебристых облаков, а выше, на фоне тускнеющей сини, горело три особенно ярких звезды - ослепительно-белая, красновато-желтая и ещё одна, цвета рыжего золота. Звёзды никогда не двигались, заря не гасла и не становилась ярче, но и смотреть на неё можно было бесконечно.

Лэйми с наслаждением вдохнул холодный, влажный воздух и побрел по галерее, лениво осматриваясь. На юге, за кромкой обрыва, скрывалась невидимая отсюда река; на севере тянулись белые многоэтажные дома, таинственно-бледные в вечном рассветном сиянии. В их освещенных кое-где окнах мелькали иногда беззвучно скользящие фигурки, - это был один из самых густонаселенных районов.