На золотом крыльце сидели

— Конечно, дура. И слава богу. Потому что если все будут такие умные, как ты, жизнь остановится. — Я дерганно ходила по комнате и сжимала ладони, вообразив Ольгу виновницей всех моих бед.

— Ну и зачем тебе это надо? — рассудительно сказала она. — А где, кстати, счастливый отец? Что ли, еще не приехал?

— А счастливый отец меня бросил! — гордо и торжественно заявила я, как бы обвиняя их огулом — и Ольгу, и счастливого отца, и всю остальную сволочь.

— А-а... — Ольга погасила сигарету и притихла. — Устроить тебе врача?

— Я рожать буду! — драматически выкрикнула я, желая окончательно добить невозмутимую Ольгу.

Но тут же прикусила язык. Что я говорю! — еще придется из самолюбия сдерживать слово, а это в мои расчеты не входило.

— Ну, а он-то знает?

— Нет. — Я присмирела.

— М-да... — вздохнула Ольга, и лицо ее стало как бы без грима, настоящим.

— Что же ты закручинилась? — усмехнулась я. — Тебе ли за меня горевать? За нас, законных-то жен... Кстати, ты можешь на этом нажиться. Разыщи Мишку, и будет тебе новенький неумолкаемый праздник, старый-то износился, похоже? Как говорится, кому война, а кому и мать родна.

А у Ольги даже после этого уцелело настоящее лицо. Она промолчала и тихо ушла.

Славиков так и не позвонил.

Я вычеркнула его из списков.

Надо было брать себя в руки и жить дальше.

 

По вечерам я бегала с Биллом в надежде, что моя беременность вытряхнется. Шура робко советовала:

— Может, все-таки родила бы, а?

Я даже не отвечала на это.

Ну, говорит Шура, тогда так: нужно лечь на спину в темноте, расслабиться, и все силы, какие есть, вложить в ненависть к плоду. И он этого не выдержит. Но если не получится, то не дай бог тебе сохранить такого ребенка. Это будет подранок.

И подробно объясняла мне какие-то гималайские приемы отторжения ребенка при помощи психической энергии.

У меня, однако, ничего не вышло: ни сосредоточиться, ни возненавидеть мой плод.

Оставалось только бегать. Впрочем, и это я делала без особого рвения. То и дело сама себя ловила на том, что бегу  о с т о р о ж н о. Что это? — На всякий случай? Этого я в себе не понимала.

На перекрестках я придерживала Билла, чтобы не угодил под машину, и озиралась, труся через дорогу. Улицы почти не освещались.

В темноте из-за дерева выступила с зазывающей улыбкой пьяная бабенка и лукаво проговорила:

— Мальчик с собачкой, а мальчик с собачкой, как тебя зовут? — И для пущего соблазна она наклонилась поправить чулок, подчеркивая свою женскую природу.

Я еще пробежала какое-то расстояние по инерции, не уразумев, что мальчик — это я, но меня что-то остановило в лице этой женщины. Даже в темноте видно было: лицо тлело, раскаленное алкоголем, как сгоревшая головешка, и недолго уж осталось ему дотлевать. Но не это меня задержало.

Я оглянулась и окончательно поняла: Галька! Я растерялась, и обрадовалась (нашелся след отца), и испугалась (тоже: нашелся след отца). И подошла вплотную.

Билл с достоинством ждал.

— Галька, да ведь я не мальчик, я Лиля. Вышла на мальчиков охотиться, а куда моего отца девала?

— Ой, Лилька! — Она издала что-то похожее на хлюпанье гнилой воды в кадушке — это был ее смех. — Да мне и мальчики, и старики годятся! Все замену ищу своему киномеханику, такого же умельца подыскиваю, — с отталкивающей доверительностью прохрипела она, и голос был хромой и не держал интонации.

— Где отец?! — настойчиво спросила я и с ужасом поняла, что забирать его сейчас из Галькиного ада — все равно что из госпиталя получать калеку.

— Ну, где... — протяжно завела Галька. — А я знаю, где? Был и нет.

— Как нет?! Неделю назад, когда ты была у меня дома, он пришел к тебе и остался. Где он теперь?

Галька бессмысленно пялилась на меня.

— Ну, ты еще написала на холодильнике «привет подружке Лиле»?

Она опять захлюпала своим неровным смехом:

— Лиль, а помнишь, мы с тобой в первый класс вместе пошли. А? У тебя еще были новые туфли, и ты все время наклонялась с них пальцами пыль стереть...

Она была пьяная, мысли рвались, и про отца она уже упустила.

Я кинулась прочь, запятнанная каким-то тлетворным ужасом. И Галька не удивилась моему внезапному бегству, а равнодушно отвернулась и побрела своей дорогой.

Дома я по телефону дала телеграмму матери, чтоб сообщила, как там отец, уехавший неделю назад.

И никак не могла успокоиться от гадливости: Галька и мой отец; и еще то, что она приняла меня за мальчика и поманила, заголив худые коленки. Так мне и надо! Она преследует меня, призрак, упрек мой, отмщение. Бог мне ее не простит...

Я трясла головой, чтобы забыть, меня тошнило. Я едва успела добежать до ванны — вырвало.

Начинается, — тоскливо подумала я и назначила себе завтра же пойти к врачу и взять направление в больницу: покончить с этим.

Тут позвонил Мишка. Тяжелым, надсадившимся голосом спросил, как дела. Я мрачно ответила спасибо, все в порядке. И положила трубку.

Вернулась в ванную, прополоскала рот, умылась и, не утирая лица, заревела дурой, сев на край ванны. Из автомата ведь звонил, и как теперь этот звонок воротишь!..

Глава 12