Набат. Агатовый перстень

—  Ты дал клятву, дорогой мой. А срок клятвы уже начался. Итак, ты уедешь и не приедешь. На, выпей еще.

Иргаш машинально выпил.

—  А жена? — вдруг вспомнил он о Дильаром. Её красота, её влекущие глаза райской гурии, с белым сине­ватым белком и чёрно-огненным зрачком,  её обольсти­тельное тело приковывали его к дому, к Кундузу. Доро­гой ценой досталась она ему, страшной ценой. Жена давала удовлетворение его грубой чувственности, и он не мог спокойно о ней думать.

—  Жена? Ах, да! — небрежно протянул Чандра Босс. — Мне некогда думать о жёнах моих слуг... А впрочем, ты разбогател теперь, Иргаш, и купишь себе там жену, две, три. А твоя... Дильаром... — он осекся, так свирепо смотрел на него Иргаш. — Если ты не сможешь вернуться в Кундуз, пусть она по-едет к тебе туда, где ты поселишься.

—  Нет.

И тут Чандр Босс просчитался: коньяком он хотел оглушить Иргаша, довести до невменяемого состояния. Он забыл старую истину, хорошо известную на востоке — пьяный друг становится врагом. Как ни прятал Иргаш молодую жену, как ни следил, чтобы она закрывала свое прелестное лицо от посторонних, но Чандра Босса, дне­вавшего и ночевавшего последнее время в доме Иргаша, не раз обжигали глаза прекрасной Дильаром. «Не гляди на красавицу, ибо смотрение приведет в конце концов к слезам». Не мешало бы Чандра Боссу припомнить это изречение Бедиля. Но он забыл о нем...

—  Хочешь сто золотых? — сказал он сдавленным го­лосом. Иргаш открыл рот.

— Бери сто гиней и... предоставь заботу о ней мне.

С воплем «нет терпенья слушать его слова» Ир­гаш кинулся на Чандра Босса и чуть не задушил его. Вагиф с трудом вырвал хозяина из рук разъярённого Иргаша.

Иргаш остыл быстро и перепугался. Он плакал пья­ными слезами, извинялся. Но Чандр Босс только добродушно похлопал его по плечу и сказал, что пошутил.

Но с тех пор Иргаш окончательно потерял покой. Он не столько готовился к экспедиции, сколько следил за каждым шагом Чандра Босса и Дильаром. Он боялся отлучиться на минуту из дома. Ему всюду мнились и ме­рещились подозрительные взгляды, шепот... Ночью он просыпался в поту и лихорадочно шарил по ложу рукой: здесь ли Дильаром?

Когда он тогда увидел Чандра Босса и Дильаром разговаривающими, он чуть не умер: с такой силой кровь прилила ему к голове. Он кинулся бить жену, но она схватила со стены винтовку и поклялась, что убьёт и его, и себя, и дочь, если он её пальцем тронет.

Отправляясь в опасный путь, Иргаш не мог оставить Дильаром в Кундузе. Ведь она будет жить, радоваться без него. Он отлично это знал. К нему, Иргашу, она хо­лодна. И она... она будет обниматься с кем-нибудь... с Чандра Боссом на мягких одеялах. Он выл, колотя кула­ками себя по голове.

Он увёз Дильаром с собой. Он взял её с собой в кара­ван, хоть выяснилось, что его родственники собираются вернуться в Бухару в самом недалеком будущем и со­гласны взять с собой молодую женщину с ребёнком. Родственники получили официальные визы, и путешествие их сулило полную безопасность. Но Иргашу всюду мнились всякие подвохи, и он истолковывал по-сво-ему каждый взгляд, каждое движение Чандра Босса. В конце концов он уверил себя, что Дильаром прелюбодейка, и только ясный и чистосердечный взгляд её прекрасных глаз удерживал его от новых безрассудств.

Он вёз через границу Дильаром и ребёнка, подвергая их всяким случайностям и лишениям долгого и тяжёлого пути по степям и горам. Он и теперь стерёг, не выдадут ли себя Дильаром и Чандра Босс движением, словом, взглядом, не выявятся ли во время совместного путешест­вия доказательства прелюбодеяния... Хитрость одной жен­щины, особенно красивой, равна поклаже сорока верблю­дов. Но он, Иргаш, хитрее всех, и уж его не обманут!

А Чандра Босс?

Всё рассчитал он в своем предприятии: и риск, и вы­году, и политику, и чистый барыш. И всё благоприятст­вовало ему, опытному и умелому дельцу. Всё шло по заранне составленному расписанию, но одного не учёл Чандра Босс. Недооценил он силы ненависти...

В настороженной тишине на бесконечном пространст­ве струились воды большой реки. В блестящем её зерка­ле, словно жидком серебре, медленно плыла полная луна, прячась временами в саблевидных листьях камыша.

Оглушительно громко взорвалась тишина резким всплеском. И почти тотчас же заплакал ребёнок.

В слепящую глаза дорожку лунного света вторглось тёмное пятно. И сразу стало ясно, что это зыбкий плот из гупсаров — кожаных мешков. На плоту угадывались чуть различимые люди.

Они шевелились, плот угрожающе раскачивался. Сно­ва жалостно заплакал ребенок.

Теперь, когда плот подплыл к камышам и повернулся, видно было, что на нём идет безмолвная борьба. Мужчи­на вырывает шевелящийся, пищащий свёрток из рук жен­щины. Наконец мужчина одержал верх. Раздался звучный всплеск...

Дико зазвенел женский вопль и оборвался хрипом.

Но одновременно раздался ответный крик: «Дьяво­лы!», и кто-то грузно плюхнулся с берега в воду.

—  Врёшь, не выйдет, — плескаясь и булькая, бормо­тал кто-то.