Набат. Агатовый перстень

—  Да, позвольте, вы не скажете, что думает ишан Кабадианский Музаффар? — спросил Касымбек.

—  Он с нами... Мне так сказали, — убежденно оветил Амирджанов, но странная усмешка на изуродованных болезнью губах Касымбека вдруг вызвала у него сомне­ния, и он далеко уж не так твердо протянул: — С кем же ему быть? Или…

—  Никто не знает, — с раздражением ответил Касым­бек. Отвратительное    лицо его совсем перекосилось в злобной гримасе. — Одно известно: ишан — друг ингли­зов. Богатства у него несметны, сила его несметна, всё оружие оттуда идёт к нему, но он сидит в своём Кабадиане и молчит...

—  Оружие необходимо именно сейчас... Я  поеду в Кабадиан и поговорю с ишаном.

Амирджанов и Касымбек остались очень довольны друг другом.

Но Ибрагимбек остался недоволен. В тот час, тогда Амирджанов и Касым-бек хлопали друг друга по плечам и от души наслаждались, каждый про себя, сво­ими дипломатическими способностями, Ибрагимбек под­нял своих локайцев, и вся пятитысячная орда ушла через Сурхан в Локай на родину Ибрагим-бека. Так Энвербей лишился своего первого помощника, а вместе с ним и на-иболее воинственных, безропотных и отчаянных в сво­ей дикой храбрости и смелости воинов. Ибрагимбек окончательно откололся от энверовской армии и с того дня стал действовать самостоятельно.

И не вздохнули ли облегченно далеко за тысячи верст от Кухистана на берегах Темзы тайные дирижеры бас­маческого движения, когда узнали про поступок Ибра­гимбека.

Шёл ожесточенный бой на Тупаланге.

Как известно, Тупаланг, небольшой приток реки Сурхан, недаром прозван — Тупаланг — Суматошный, Бешеный... Да и как только не называет народ бес­путную речонку! Если ехать зимой, то можно и не заметить реку Тупаланг, — так скромно и тихо ведёт себя она; тихонечко струит прозрачную водичку среди камней гальки; в ином месте только чуть-чуть кони помочат свои копыта, а ежели захотят на ходу напиться, то долго ты­кают свои бархатные губы в мелкие лужицы и недоволь­но фыркают и дуют на них, чтобы песок не попал вместе с водой в горло. В зимние месяцы через Тупаланг ника­ких бродов искать не нужно. Путешественник с интере­сом поглядит на глыбы красноватого гранита величиной с хорошую кокандскую арбу и, посмотрев с удивлением на далёкие запорошенные снегом горные вершины, подума­ет: «Эге, неужели это оттуда?! Видать, стихия тут изряд­но бушует». И путешественник прав. В дни летнего паводка, особенно во вторую половину дня, когда талые воды добегают от гор до среднего течения Тупаланга, река из тихого ручейка превращается в разъярённого тигра. Она рвёт и мечет, разлившись на версту в ширину, тащит валуны, гремит и грохочет. Энвер и расчитывал, как он доложил на совещании, на этот «благоприятный природный фактор».

— С севера непроходимые горы, на юге река Сурхан. Красные рванутся к Тупалангу, влезут в мешок. Мы их уничтожим. Устроим им Канны. Доктрина Шлиффена непогрешима. Мой учитель Фон дер Гольц-паша так подготовил мешок английскому корпусу в Месапотамии под Кут-эль-Амарной...

Басмаческие военачальники сидели скучно, смирно, устремив на Энвербея свинцовые взгляды и болезненно морщили лбы. Курбаши и понятия не имели о Каннах, ничего не слышали о Шлиффене и Кут-эль-Амарне, а в их мозгах тяжело ворочались неприятные мысли: «А ку­да девался Ибрагимбек? Хитёр! А где Касымбек? Куда девались дарвазцы Ишан Султана? Не пора ли и нам, пока не поздно, повернуть коней».

Энвербей бегал перед ними, жестикулировал и убеж­дал, убеждал. Нельзя отказать было Энвербею в красно­речии. А потом... всё же он зять халифа правоверных, всё же он известный генерал, всё же эмир бухарский назначил этого щупленького, вертлявого турка команду­ющим, и он сумел превратить расползающиеся во все стороны разбойничьи банды в войско, от которого, когда оно движется, дрожит земля и в котором чувствуешь себя сильным, храбрым, могучим. И каратегинский бек Фузайлы Максум вздыхал в ответ на свои мысли и с тоской смотрел в рот Энвербею. А тот говорил, го­ворил.

Над поймой Тупаланга стелется тонкая песчаная пыль, сдернутая с сухих лессовых обрывов горным све­жим ветром. Другой берег чуть виден. Кустики джиды и ивняка трепещут и серебрятся. Жёлтые, похожие цветом на густой поток охры с рёвом катятся воды непреодоли­мого Тупаланга, нестерпимо блестящего под полуденным солнцем.

Объезжая берега и расставляя лучших стрелков за укрытиями, Энвербей даёт указания, как и когда стре­лять. Много хороших, добротных винтовок у басмачей. Нет, не пройти красным солдатам через неприступный рубеж. Ни один не переберётся сквозь гибельную стрем­нину, а кто, если совершится такое чудо, переберется, того сразит меткая английская пуля. Кстати, об англий­ском...