Начало

– Да в твои-то годы по шахтам лазить? Зимой, не ровен час, поскользнёшься, упадёшь с эдакой высоты, кости переломаешь али отобьёшь чего. Не лазий ты в эту шахту. Али помощников у тебя нету?

Улучив паузу, когда супруга делала вдох и смолкала, Козьма Дмитрич наставительно говорил:

– В сотый раз объясняю: лестницы каменные, удобные. Ничего со мной не случится.

Переделка лестниц обернулась историей продолжительностью более полутора десятков лет. Приехав в Змеиногорск и впервые спустившись в Екатерининскую шахту, Фролов ужаснулся. Лазить по этим летом узким, скользким от грязи, а зимой обледенелым сооружениям было сущим смертоубийством: того и гляди сверзишься с пятисаженной высоты. Так, в сущности, и происходило. Не было счёта искалеченным – переломанным рукам и ногам, свёрнутым шеям, разбитым головам. Тогда же Козьма Дмитрич хотел заменить узкие шаткие деревянные лестницы широкими каменными. Благо строительного материала имелось вдосталь: пустую породу было некуда девать. Но начальство не дозволило. Рабочих рук не хватает, а оберштейгер Фролов решил пустяками заниматься. Потери рабочего времени из-за травм в расчёт не принимались, а уж о страданиях покалеченного «мужичья» и разговора не было. Теперь он сам начальник на руднике и исполнил давно задуманное.

После утренней раскомандировки работных Козьма Дмитрич спускался в Вознесенскую шахту. Не терпелось. И, правда, мастера доложат, что сделано и как сделано. Но не мог утерпеть, чтобы самому не глянуть. Слишком долго ждал этого. Двадцать с лишком лет назад в Берёзовке на Урале он запускал первое своё детище – золотопромывательную машину. Тогда его, молодого, жгло нетерпение. То нетерпение осталось на всю жизнь. Сколько раз Кабинет отклонял его проекты, усматривая в них лишь пустую трату средств, коих в казне и без того мало. Действительно, зачем тратить деньги на облегчение труда мастеровых. Или в России мужичье сословие оскудело, или розог не хватает, чтобы заставить мужичьё работать. Того начальство не понимало – благодаря его устройствам, не только тяготы горных служителей уменьшатся, но и добыча руды возрастёт. На все его доводы в Главной конторе посмеивались: «Батогов не жалейте, вот и добыча возрастёт». Посмеивались, пока жареный петух не клюнул. В верхних выработках руду взяли, в нижних воды по колено, работать невозможно. Побежали мужички из подземной каторги в таёжное приволье. И голодно, и холодно, зато воля. Хотя в тайге никто с калачами не ждёт, но и надсмотрщиков нет, на «козе» не раскладывает и сквозь строй не гоняет. И работа совсем не та, что в подземелье. Тут-то и вспомнили про проекты надоедливого сына мастерового. Дозволили строить водоотлив.

Камеру для водоналивного колеса, что приведёт в действие поршни водоотлива, все проходы обложили крепким роговым камнем на растворе из глины, песка и извести. Хороший раствор получился (сам не раз пробовал). Хотя и не терпелось поскорей закончить постройку, но делали без спешки, добротно. Пока к окончательному решению пришёл, сколько дум перебрал, прикидывал и так, и эдак. Разгадка пришла среди ночи. Козьма Дмитрич вскочил на постели, до смерти напугав сладко почивавшую супругу.

– До чего же я туп! – объявил супруг, зажигая свечу. – Как такая простая мысль сразу в голову не пришла! Не нужно второе колесо, не нужно!

– Батюшки светы! – проговорила супруга, хлопая со сна глазами. – Какое колесо? Приснилось чего? Испей кваску да спать ложись. Беда с тобой.

Козьма Дмитрич поставил свечу на стол, достал бумагу, карандаши. Вода поднималась установкой на сорок сажен, до поверхности оставалось двадцать. Предстояло ставить ещё одно колесо, подводить к нему воду, устанавливать насосы, а для них пробивать ещё одну шахту. Среди ночи пришло озарение. Да ведь Корбалиха находится много ниже. Не нужны ни дополнительное колесо, ни насосы. Нужно от выработки для поднятой воды пробить наклонный подземный проход, и сбрасывать воду в Корбалиху.

Завтра пошлёт маркшейдера сделать все необходимые замеры, хотя и так всё ясно. Спать в ту ночь Козьма Дмитрич больше не ложился.

В свои пятьдесят шесть Фролов поднимался от рудника к Горной конторе без остановок и одышки. Солнце подкатывалось к Караулке и слепило глаза. Сверкал снег, заваливший избы, огороды, весёлые воробьи клевали конские яблоки, рассыпанные по дороге. У крыльца, греясь, толкались два подростка. Караульный солдат сказал им что-то, те прекратили толкотню, скинули шапки, поклонились в пояс. Тощий загнусавил промёрзшим голосом. Фролов подумал: милостыню просят.

– Дяденька, – второй ткнул локтем в бок, тот поправился: – Ваше превосходительство…

Товарищ перебил:

– Господин бергмейстер, мы горные ученики, направлены к вам барнаульской конторой для обучения всяким горным наукам.

– Добро, добро. Чего ж на морозе-то ждёте?

Солдат, оправдываясь, пояснил:

– Василий Фомич велели тута ваше превосходительство дожидаться.

Фролов хмыкнул: ох уж этот Василий Фомич!

– Идёмте в контору, чего на морозе разговаривать?