Человек, приобретающий мем, сталкивается с той же логической проблемой, что и ученый. И тот, и другой должны найти скрытое объяснение. Для первого это идея в сознании других людей, а для второго – закономерность или закон природы. Ни у того, ни другого нет прямого доступа к этому объяснению. Но оба имеют доступ к данным, с помощью которых объяснение можно проверить: полученное путем наблюдений поведение людей, которые обладают мемом, и физические явления, подчиняющиеся соответствующему закону.
Таким образом, загадка о том, как можно было бы перевести поведение обратно в теорию, содержащую его значение, – та же, что и откуда берется научное знание. А идея, заключающаяся в том, что мемы копируются путем имитации поведения их обладателей, – та же ошибка, что эмпиризм, индуктивизм или ламаркизм. Все они полагаются на наличие способа автоматического перевода
«Индуктивистский или ламарковский подход оперирует понятием инструкции извне, из окружающей среды. А критический или дарвинистский признает только инструкцию изнутри, изнутри самой структуры…
Я утверждаю, что инструкции извне структуры вообще не существует. Открывая новые факты и получая новые результаты, мы их не копируем и не выводим по индукции из наблюдения, равно как не применяем никакой другой метод получения инструкции из окружающей среды. Скорее при этом мы пользуемся методом проб и устранения ошибок. Как говорит Эрнст Гомбрих, «сначала созидание, потом осознание», другими словами, сначала новая, пробная структура активно создается, а потом ее подвергают проверке, чтобы, возможно, исключить».
Поппер мог так же легко написать, что «
Мемы, как научные теории, не из чего не выводятся. Получатель создает их заново. Они представляют собой гипотетические объяснения, которые перед тем, как кто-то вообще сможет их перенять, подвергаются критике и проверке.
Такая модель творческого выдвижения гипотез, критики и проверки порождает как неясно выраженные, так и эксплицитные идеи. На самом деле к этому приводит любое творческое мышление, ведь ни одну идею нельзя представить с полной ясностью. Когда мы выдвигаем недвусмысленную гипотезу, в ней есть неявная компонента, вне зависимости от того, знаем мы об этом или нет. И так со всякой критикой.
Таким образом, как зачастую случалось в истории универсальности, способность человека к универсальным объяснениям развивалась не ради получения универсальной функции. Она эволюционировала, просто чтобы повысить объем меметической информации, которую могли приобрести наши предки, а также скорость и точность, с которыми они могли ее приобрести. Но поскольку для этого эволюции было проще всего дать нам универсальную способность объяснять с помощью творческого мышления, это она и сделала. Этот эпистемологический факт дает не только решение двух упомянутых мною загадок, но прежде всего причину эволюции творческого мышления человека, а значит, и человеческого вида.