Начало опричнины

Во время розыска Бельский во всем повинился и признал, что изменил государю, «с Жигимонтом Августом королем есми ссылался и грамоту есми от неба себе опасную взял, что мне к нему ехати, и хотел есми бежати…»⁶⁷⁰. Несмотря на признание Бельского следствие по его делу вскоре зашло в тупик. Слишком много высокопоставленных лиц оказалось замешано в заговоре. Среди подозреваемых оказались такие лица, как Вишневецкий. Причастность этого авантюриста к заговору не вызывает сомнения. Бельский получил тайные грамоты из Литвы к январю 1562 г. Обмен письмами с королем должен был отнять не менее одного-двух месяцев. Следовательно, тайные переговоры начались никак не позднее ноября-декабря 1561 г. Но как раз в это время в Москву приехал Вишневецкий, уже имевший охранные грамоты от короля.

Нити измены тянулись в Белевское удельное княжество и, возможно, в другие, более крупные уделы. В такой ситуации правительство сочло благоразумным вовсе прекратить расследование. Согласно официальной версии, у Бельского не было сообщников, помимо трех незнатных дворян: Н.В. Елсуфьева, И.Я. Измайлова и Б.Ф. Губина-Маклакова⁶⁷¹. Стрелецкий голова Елсуфьев имел поместье в Белой неподалеку от литовской границы. По просьбе Бельского он составил для него подорожную роспись до границы («тот ему и дорогу на Белую выписывал»)⁶⁷²

. При обыске подорожную изъяли, так что вина Елсуфьева была неопровержимо доказана. Воспользовавшись этим, власти постарались представить дело так, будто именно стрелецкий голова «подговорил» первого боярина бежать в Литву⁶⁷³. Таким образом, ответственность была возложена на третьестепенных участников заговора. Они стали «козлами отпущения» и подверглись суровому наказанию. Измайлова и Губина били кнутом на торгу, а затем сослали в заточение в Галич. Стрелецкому голове Елсуфьеву урезали язык.

Сам Бельский избежал наказания благодаря заступничеству Боярской думы и высшего духовенства. 20 марта 1562 г. он был освобожден из-под ареста на поруки. За Бельского поручилась «в первую руку» группа влиятельных членов Боярской думы и во «вторую руку» более сотни княжат, дворян и приказных. В их числе были князья Оболенские (бояре Ю.И. Кашин, М.П. Репнин и Ф.М. Оболенский; дворяне В.Б. Тюфяка и Д.Ф. Шевырев); князья Ярославские (боярин И.М. Троекуров, а также Л.И. Засекин); боярин князь П.И. Микулинский-Тверской; Стародубские князья (Ф.И. Татев, Ф.И. Пожарский); князь В.В. Волк-Ростовский; старомосковская знать боярин В.В. Морозов, В.П. Ховрин-Головин и И.Ю. Грязной-ховрин, И.Ф. Воронцов, У.И. Данилов и т. д.⁶⁷⁴. Поручители отвечали за опального своими головами. В случае его отъезда они должны были заплатить казне также 10 тысяч рублей денег. В апреле 1562 г. за Бельского торжественно поручился митрополит Макарий и все высшее духовенство⁶⁷⁵

.

В специальной грамоте Бельский клятвенно обязался не возобновлять попыток отъезда в Литву, обещал не сноситься с королем Сигизмундом и своею литовской братией князьями Слуцкими «ни человеком, ни грамотой», не принимать иноземцев и не «приказывати» с ними никакого «слова» за рубеж.

Важное значение имели обязательства Бельского, касавшиеся его взаимоотношений с другими удельными князьями. В них угадываются опасения правительства насчет удельно-княжеской фронды в целом. Первый боярин думы обязался не «приставать» ни к одному из удельных князей. Он обещал немедленно выдать правительству любое лицо, замыслившее «государьское лихо». Самым примечательным был, пожалуй, тот пункт грамоты, который запрещал Бельскому непосредственно сноситься с удельными князьями, «дружить» с их боярами и думными людьми⁶⁷⁶. Запрет имел в виду фрондирующих удельных князей Старицких, Воротынских, Вишневецких и т. д. После прихода к власти Захарьиных Старицкое удельное княжество стало естественным центром притяжения всех оппозиционных сил. Воротынские князья были крайне недовольны земельным законодательством, ограничившим их родовое землевладение. Владетель Белевского княжества Вишневецкий закончил все приготовления к отъезду в Литву. Правительство подозревало, что нити заговора ведут в Старицу, Воротынск, Белев, и старалось расколоть удельную фронду.

Бельский и некоторые другие фрондирующие удельные князья поддерживали связи со своей влиятельной литовской родней. Пролитовская ориентация удельной фронды вызывала у московского правительства особую тревогу, и тревога эта усилилась с началом русско-литовской войны.