Начало перемен

— Я поинтересовалась расой, из которой происходит этот, так сказать, софт, — помолчав, продолжала Катя. — Материала мало — но, возможно, наша с тобой вовлеченность в их сексуальные дела может интерпретироваться то ли как прелюбодеяние, если можно так выразиться, в масштабах расы, то ли как кощунство. Причем во время оргазма у меня генерируется специфическое ментальное излучение, так что, возможно, они знают о наших отношениях.

— Честно говоря, звучит, как бред — в смысле интерпретации как прелюбодеяния или кощунства.

— Очень надеюсь, что так и есть.

— А можешь про них рассказать?

Катя помолчала.

— Не стоит, Сереж. У них очень чуждый облик и образ жизни, не хочу, чтобы ассоциировалось со мной.

— Как скажешь. Спим?

— Ты спи, а я тебя немного полечу, — сказала Катя, поворачивая его на живот и плотно прижимая ладошку на поясницу, где сразу стало чуть–чуть пощипывать.

— От чего?

— От многого. Гипертония у тебя. Предстательную надо поправить. Не бери в голову. Спи. А то трудно.

Через несколько дней, перед тем, как поехать в театр, Гуров с Катей сидели в ее квартире и пили чай — Катя приучала его к элитному развесному китайскому чаю. Вдруг щелкнул замок — Катя удивленно повернула голову — и в квартиру зашли двое мужчин примерно возраста Гурова.

— Добрый день, господа, — поздоровался один из них, слегка похожий на кавказца трудноопределимой национальности. Второй, с нейтрально европейской внешностью и несколько скованными движениями, молча слегка поклонился. — Прошу прощения за вторжение, но мы здесь официально по вопросам, касающимся… э-э… некоторых аспектов ваших взаимоотношений. Моя фамилия Иванов, а моего коллегу можно называть… э-э… — господином Петровым. В его облике здесь персонифицирована раса… э-э…, интересы которой затронуты.

Гуров посмотрел на Катю. Она внимательно слушала, заметно побледнев.

— Прежде всего, — продолжал Иванов, — прошу Катерину подтвердить, что она идентифицирует меня как известную ей и… э-э… облаченную определенными полномочиями личность.

Катя откашлялась и, кивнув, тихо сказала:

— Да, подтверждаю.

— Далее, я фиксирую свое заключение, — сказал Иванов, обращаясь к Кате, — что господин Гуров не был в достаточной мере осведомлен о том, что его взаимоотношения с вами могли затронуть чьи–либо интересы. Нет ли у вас возражений или дополнений?

Катя кивнула.

— Я согласна.

Иванов вопросительно посмотрел на «Петрова».

— Соответственно, я фиксирую свое заключение, что господину Гурову не могут быть предъявлены какие–либо обвинения и он не может нести какой–либо ответственности.

— Согласие подтверждается, — сказал «Петров» с легким акцентом.

— Тогда, — констатировал Иванов, — дальнейшее не требует присутствия господина Гурова.

И он посмотрел на Катю.

Она кивнула, медленно встала, подошла к вставшему Гурову. «Петров» отвернулся и стал смотреть в окно.

— Иди, Сережа, — сказала Катя, грустно глядя ему в глаза. — Это внутренние разборки.

— Нет, — жестко ответил Гуров, — никаких разборок с тобой без моего участия не будет.

И повернулся к Иванову.

— Насколько я понимаю, апеллировать куда–либо по поводу правомочности или справедливости ваших действий бессмысленно?

Иванов медленно кивнул:

— Правильно. Дело находится вне компетенции вашей цивилизации и мы… э-э… последняя инстанция.

— Могу ли я спросить, какие… перспективы?

Иванов замялся и покачал головой.

— Я не уполномочен отвечать на Ваши вопросы по данному делу, поскольку вы не его официальный участник.

— Но ведь Катерина гражданка России, у нее есть соответствующие права…

Иванов опять покачал головой:

— Сергей Александрович, еще раз повторю: дело находится абсолютно вне компетенции вашей цивилизации.

— А примете ли вы мое заявление, что я считаю Катерину своей женой и хочу разделить с ней любую ответственность за любые аспекты наших взаимоотношений?

— Сергей, немедленно прекрати! — воскликнула Катя.

Иванов, удивленно подняв брови, покосился на внимательно слушающего «Петрова» и мягко, увещевающе сказал:

— Сергей Александрович, я бы вам не рекомендовал, так сказать, не зная брода, соваться в воду.

— Так примете или нет? — спросил Гуров.

— Это может быть очень чревато, Сергей Александрович, вы…

— Тогда тем более, — перебил Гуров, — я требую принять …

В этот момент Катя бросилась на «Петрова». Тот что–то откуда–то выхватил, раздался негромкий хлопок и Катя упала лицом к его ногам. Из–под головы ее показалась и стала расширяться темно–красная лужа. Гуров на подгибающихся ногах подошел к Кате, хотел встать на колени, — но тут голова у него закружилась, в ней что–то звонко и болезненно лопнуло и он потерял сознание.

Очнулся Гуров в кровати, в небольшом гостиничном номере. Одежда его была аккуратно повешена в шкафу, мобильник и бумажник — в карманах. Посмотрел на часы: было утро следующего дня. Чувствовал он себя неплохо, только слегка болела голова. Попытался открыть дверь — она оказалась не запертой и выходила в длинный коридор.