Начало пути (СИ)

— Если ты пообещаешь слушаться команд, не учить меня вести космолёт, и, главное, не втрескаться в меня по дороге, то мы вместе попытаемся улететь отсюда! — прокричала она сквозь стрёкот выстрелов.

— Обещаю! — крикнул я, пригибаясь от полетевших мне в голову гаек: в кузове агрегата взорвалась граната, немного не дотянувшая до нас.

— Тогда добро пожаловать в команду! — крикнула она и мы, сдирая локти, вместе поползли к её космолёту. Я держал в зубах последний экземпляр своей книги, а над головами у нас жужжали пули. Положение медленно улучшалось.

***

Я не могу точно сказать, сколько месяцев мы блуждали в открытом космосе в поисках планеты, где смогли бы высадиться и хоть как-нибудь устроиться. Каждый раз, как только в поле зрения оказывалась какая-нибудь обитаемая звёздная система — а в каждой системе пригодных для жизни планет одна-две, не больше, к тому же, как правило, очень маленьких и пригодных лишь частично — повторялся один и тот же сценарий. Сначала я бегал за спиной у пилота, вместо того, чтобы сесть и пристегнуться по человечески, старался не ругаться и не паниковать, грыз ногти и всё ронял, а она твёрдой рукой вела корабль к цели. Потом Ю рявкала на меня, чтобы я сел,пристегнулся и прекратил уже маячить и топотать, мы входили в чужую атмосферу и начинались перегрузки и тряска.

 Затем, уже на полпути к планете, наш космолёт резко останавливался и разворачивался, потому что либо по радио угрожающим голосом предупреждали, что посадка на планете запрещена и нас взорвут к чёртовой матери, если мы немедленно не уберёмся, либо раздавался чей-нибудь жалобный сигнал SOS. В последнем случае мы обычно подбирали каких-нибудь истерзанных бедолаг на раздолбанной посудине, еле успевших удрать со своей планеты, на которой обстановка ни к чёрту и лететь туда не надо.

Это уже становилось забавно и практически вошло в традицию. Экипаж наш к моменту описываемых событий разросся до 12 человек. Но ещё задолго до этого мы потеряли один из двигателей в результате того, что сунулись слишком близко к одной маленькой, но очень агрессивно настроенной планетке, с коей по нам, не разбираясь, открыли огонь на поражение. Надо сказать, нам очень сильно повезло с пилотом. Ю оказалась ещё более крутым летуном, чем я предполагал, и в каком-то диком многоступенчатом пике исхитрилась из сотни летящих в нас ракет поймать всего одну, да ещё потом благополучно покинуть атмосферу планеты.

В общем, большое везение, что перед судьбоносной встречей, которую я собираюсь описать, я уже успел привыкнуть и к перегрузкам, и к опасностям, и предстал перед капитаном Темперой во вполне достойном виде.

В тот обычный день ничто ничего не предвещало. Мы уныло дрейфовали, пребывая в раздумьях о том, где же взять горючее и кислород, когда то и другое в скором времени неминуемо закончится. Но появился гигантский бронированный патрульный корабль, ослепил нас ярким белым прожектором и объявил стальным женским голосом, что мы, если хотим жить, должны состыковаться с ним и последовать на борт для разговора. Мы бы итак могли им сказать, кто мы такие и почему ошиваемся в окрестностях их планеты, но они, видимо, хотели знать что-то ещё.

Наш пилот прикинула, что их боевой космолёт, пожалуй, одним выстрелом превратит наше корытце в бесформенную кучу искорёженного железа, и сочла за лучшее отрапортовать, что мы идём на стыковку. Я на всякий случай сразу сел в кресло и пристегнулся, ибо был научен горьким опытом. Как выяснилось, мог и не пристёгиваться, но зато выглядел как бы при деле, а не просто каким-то ротозеем, шатающимся по кабине.

Наконец, стыковка была завершена и двигатели заглушены. Вот тогда, стуча военными ботинками на магнитах и внушая трепет идеальной выправкой и пронизывающим стальным взглядом, появилась — я сказал бы "ворвалась", если бы не спокойная уверенность её быстрого шага — стройная, как струна, и твёрдая, как железо, немного похожая на сокола или ястреба, капитан Темпера. Простите за пафос, но я почти поэт и ничего не могу с этим поделать... Я влюбился в эту амазонку с первого взгляда, как полный идиот, и был абсолютно уверен, что непростительно глупо даже мечтать о взаимности. Подчинить себе такую силу и волю — чрезвычайно заманчиво, но совершенно невозможно.