Начало великих свершений

Уже шестой час мы пробиваемся на соединение с десантниками Родимцева. Лондон стал похож на вулканический кратер. Полыхают дома, рушатся стены, летят снаряды, эрэсы, бомбы… Танки по два, по три рыщут, как волки, по улицам города. Вернее: по бывшим улицам бывшего города… При каждом таком маленьком танковом отряде идет человек десять-пятнадцать мотострелков. Только тяжелые танки сбились в кучу и пока не атакуют. Их мы с Одинцовым бережем как наш главный резерв. В самый тяжелый момент мы пошлем их в бой. А, вот, кажется, он и наступил: Бремер отчаянно просит помощи. Он попал под сосредоточенный огонь зенитных орудий, расположенных в каких-то циклопических зданиях. Ну, пошли…

– Я – Утес! Скала-3 – за мной!

Савчук отзывается, и мы мощной колонной устремляемся вперед. Следом за нами и, частично, у нас на броне, в бой идет последний резервный батальон Одинцова. Минуты пролетают пулями. Вон и Бремер: он, похоже, здорово влип. Стоят, чадя, с десяток танков, остальные бешено молотят куда-то в направлении здоровенных домов.

– Бремер! Кончай палить в белый свет! Указывай цели – "семерки" разберутся.

Танк Бремера подъезжает к моему и, приняв от него цели, ЛК-7 начинают повзводно расправляться с этими зданиями, идентифицированными как Адмиралтейство. Высунувшись по пояс, я наблюдаю в бинокль за работой "семерок", но вдруг получаю здоровенный удар в плечо, от которого чуть не вылетаю из люка. В ту же секунду пуля звонко ударяет в откинутую крышку, прямо в то место, где только что была моя грудь. И, почти одновременно с этим – заливистая очередь из ЛП-30[5]. Оборачиваюсь взглянуть на спасителя. Передо мной на броне унтер мотострелков.

– Спасибо, унтер-офицер. Я твой должник. Как это ты угадал, что пуля прилетит.

Он слегка пожимает плечами:

– Бликнуло у него.

– Что, прости?

– Там, господин полковник, снайпер сидел, – он говорит чуть хрипловатым голосом с заметным малороссийским акцентом, – так у него солнце на прицеле бликнуло.

– Ну, ты прям Соколиный Глаз!

– Нет, господин полковник, Нати Бампо – англичанин был, а я – русский! – говорит он горячо.

Что это я его, обидел, что ли? Просто пошутил…

– И все-таки молодец! С такого расстояния заметить солнечный блик, да еще сообразить, что это – снайпер…

Он чуть усмехается:

– Опыт имеется, господин полковник. Бывало… – он внезапно сбивается и мнется.

Ах, вон в чем дело! На руке у него я замечаю татуировку: православный крест и цифры. Понятно: в монастыре каялся. Ясно, что "бывало" – он, должно быть, не раз видел, как также бликует прицел у инока на колокольне…

"Семерки" разносят Адмиралтейство в клочья. Краем глаза я вижу, как один из ЛК-7, отвернув назад орудие, разогнавшись, бьет в угол здания. Отходит и повторяет свой маневр. На четвертый раз стена заваливается и едва не половина здания с грохотом обрушивается. Ну, тут бой и без меня идет, а с унтером поговорить еще минут пять есть:

– Это за что? – я показываю на его руку. – Без обиды, соратник – ясно, что грех ты уже свой отмолил.

– Да по молодости да дурости, – вздыхает унтер. – Мне тринадцать всего и было, когда понесло меня в националисты украинские. В гимназии и вступил. В 25-ом, – снова вздох, – умудрился даже повоевать…

Я протягиваю ему портсигар, он закуривает и, выпустив струю дыма, продолжает:

– В 28-ом тоже, отметился. – Он машет рукой. – В общем, в 30-ом мне семь лет и влепили. Но я честно работал. На Беломоре: Повенчанская лестница – слыхали?

Я киваю головой. Кто ж не слыхал?

– Ну, это дело прошлое, соратник. Как звать? Буду у Одинцова тебе "Георгия" просить.

Он расцветает. Потом, встав на моторном отделении, вытягивается и четко рапортует:

– Унтер-офицер Бандера, Степан. Второй взвод первой роты третьего батальона.

Я записываю это себе на память. Хотя и так не забуду. Таких, как этот Степан Бандера, надо отмечать. Побольше бы таких русских патриотов – война б быстрее окончилась!

Оберстлейтенант Макс Шрамм. Лондон.