Начбез и его Бес

А потом девушка опустила руки и сделала шаг к мужчине. Не успев даже обдумать, Марат сделал шаг назад.

– Это плохая идея.

– Но я…

– Что бы ты ни задумала, эта плохая идея.

Милана сделала еще шаг, и Марат выставил перед собой руки.

– Если ты не собираешься мне ничего сказать, я ухожу.

– Но почему?! – всхлипнула Милана. – Почему, Марат?!

– Мне кажется, мы в прошлый раз все с тобой выяснили. Ты же сказала, что все поняла.

Он говорил. И ему было тошно. Он смотрел на свои выставленные вперед руки – и ему было тошно. Он смотрел в ее лицо, в глаза, которые уже явно набухли слезами, и ему было очень тошно. Марат не любил женских слез. И он никогда, никогда раньше не выставлял перед собой руки, чтобы защититься от восемнадцатилетней девчонки. К такому спарринг-партнеру Марата жизнь не приготовила. Все это не просто унизительно. Это как-то… как-то совершенно не по-мужски – вот эта вся ситуация, в которой он сейчас оказался. И что бы Марат ни сделал – не станет лучше. Никому.

– Хорошо, – она судорожно вздохнула, отвела руки назад, сцепила их за спиной. Натянулась кожа на ключицах, тонкая кофточка четко обрисовала девичью грудь. Безо всякого намека на белье. – Тогда у меня будет к тебе одна просьба.

– Говори.

– Поцелуй меня. В последний раз. На прощание.

– Нет.

Лучше в этой ситуации сделать невозможно, а вот хуже – запросто.

– Пожалуйста.

– Это очень скверная идея.

Они ничего не ответила. Просто сделала еще пару шагов вперед, пока не уперлась в его выставленные вперед руки. Взяла его ладонь – и поцеловала. Прямо в самый центр ладони.

Марату никогда в жизни не целовали руки. А она взяла его руку и прижала ладонью к своей щеке.

– Тогда вот так. Вот так же можно? Я чуть-чуть… вот так постою… еще немножко. На прощание. Пожалуйста.

Что его в этот момент сорвало – Марат так и не понял. Но в следующую секунду он уже держал Милану в своих объятьях, запускал пальцы в ее тяжелые гладкие волосы. И целовал.

В голове стучало непрерывным грохотом: «Не смей! Ты в доме Балашова! Сюда в любой момент могут зайти! Остановись! Уходи!».

А сердце в это же время тяжело и с оттяжкой бухало: «На прощание. В последний раз. Еще несколько секунд, и я уйду».

Одна из секунд и в самом деле оказалась последней.

Послышался звук открывшейся двери. Громкий мужской возглас. Марат оторвался от Миланы, рефлекторным движением задвинул ее себе за спину. И оказался лицом к лицу с Антоном Балашовым.

***

О том, что случилось после, Марат вспоминать не любил. А когда все же вспоминал – то всегда испытывал чувство, очень похожее на боль. Сильную душевную боль. И эти воспоминания, когда они все же подкрадывались, он старался как можно быстрее прогнать. Но получалось не всегда.

Вот Антон Балашов с багровым лицом орет Марату, чтобы он убирался. Применять меры физического воздействия его шеф почему-то не стал – хотя Марат уже потом, позже, размышлял о том, что в том состоянии бешенства, в котором находился Антон Балашов, тот был способен на все. И что тогда делать? Драться с собственным начальником, пусть он и станет в ближайшее время бывшим? Драки избежать удалось. А вот разговора не получилось. Сам Балашов орал на пределе голосовых связок. А Марат… Что Марат мог сказать в свое оправдание? Чем смог бы объяснить, какими словами? Это не то, что вы подумали, Антон Борисович? Так ведь именно то.

Он выскочил из дома Балашова, быстро сел в машину, выехал за пределы усадьбы, потом на трассу. Где-то по дороге припарковался и долго сидел, уткнувшись лбом в руль. Вдруг вспомнил, что так и не поговорил с Артуром, как обещал Борису Петровичу. Хрипло рассмеялся, а потом застонал, снова уткнувшись лбом в руль.

Что же он натворил…

***

Балашов не отказал себе в удовольствии и приехал к нему домой сам. И, не жалея выражений, рассказал Танзиле о произошедшем. В это время сам Марат был на службе и сдавал дела своему заместителю.

Когда Марат приехал домой, его встретила непривычная тишина – не слышалось детских голосов, криков, смеха, шума. Только бледная до белого Танзиля. Марат сразу почуял неладное.

– Где дети? – резко спросил он.

– Я отвезла их тете Надире. Нам надо поговорить.

Он понял. Мгновенно, тут же, сразу понял, по ее бледному лицу, темным больным глазам, по тому, как дрожал ее подбородок – что Зиля знает. Словно враз обессилев, Марат тяжело и медленно опустился на банкетку в прихожей.

– Это правда? – шепотом спросила Танзиля.

Марат не знал, что именно ей сказали, и кто сказал. Это потом, позже, он частично восстановит картину из аккуратных расспросов Зили, узнает, что приезжал сам Балашов. А о том, что именно он сказал его жене – то не очень-то это и важно. Вряд ли Балашов смог бы представить дело хуже, чем оно было на самом деле.

Говорят, правда всегда выходит на поверхность. Марат хотел скрыть факт своей измены от Зили, но не смог пока придумать, как самому научиться с этим жить. А теперь и не надо ничего придумывать. И он испытал вдруг какое-то странное, неуместное чувство облегчения. Не надо врать. Как же это хорошо, что не надо врать.

И Марат медленно кивнул.