...Начинают и проигрывают

— Владелец чулана? — улыбаясь спросил он в свою очередь и представился: — Кузьминых… Фрол Моисеевич меня посадил; говорит, вас не будет несколько дней… — Он стал сдвигать на край стола свои бумаги. — Сейчас уберу.

— Нет, нет, сидите, — остановил я его. — Мне все равно сейчас уходить.

Снял шинель, повесил за дверь. И сразу Фрол Моисеевич тут как тут, словно унюхал.

— Освободился? Ну, слава богу!

И очень расстроился, когда я сказал, что нет, еще не слава богу, не освободился. Щелкнул с досадой костистыми пальцами:

— Сынка нет, тебя нет, товарищ Кузьминых еще только входит в курс. Как работать?

— А Гвоздева куда?

— Подключил прокурор в пожарном порядке к делу со складом. Минимум неделю провозится, а то и все две… Эх, хоть бы и меня куда подключили, — вздохнул он. — Пошли ко мне, не будем мешать человеку.

А там, у себя, взглянул на меня выпуклыми глазами:

— Завербоваться к тебе в помощники, что ли?

Прямо спросить, что я делаю, чем занят, не разрешает служебная этика, а может быть, и прямой запрет начальства. Но любопытство-то заедает! Вот хитрый Фрол Моисеевич таким обходным маневром и пытается выудить хоть что-нибудь из меня, простодушного.

Я делаю вид, что вот-вот клюну, начну рассказывать, и он весь подается вперед в нетерпеливом ожидании. Но, оказывается, я совсем не о том, и его морщинистое лицо разочарованно вытягивается. Жгучее любопытство так и остается неудовлетворенным.

Уж придется вам потерпеть, дорогой Фрол Моисеевич, ничего не попишешь!

Ровно в назначенное время я вошел к Антонову. Глеб Максимович уже там. Я поздоровался, в нерешительности остался у двери: докладывать или не докладывать ему в присутствии начальника отделения?

Майор Антонов словно угадал мои сомнения.

— Хозяйничайте, товарищ полковник.

— Нет, нет, вы нисколько не мешаете!

— Извините, дела. Получаса вам хватит?

— Вот так! — Глеб Максимович провел рукой выше бритой головы.

Антонов вышел, не одевшись. Я точно знал, куда. К Ухарь-купцу — иначе не пройдет и пяти минут, как тот припрется сюда со своими красными чернилами из порошков и остро отточенными карандашами.

Я доложил Глебу Максимовичу о результатах поездки, прежде всего о телеграмме до востребования и о личности Станислава Васина. Он расхаживал по кабинету, держась обеими руками за спину, и негромко покряхтывал, откидывая назад туловище. В военной форме и блестящих, очень старательно начищенных сапогах он выглядел совсем еще молодым, если бы не его вынужденная гимнастика.

Выслушав анкетные данные Васина, сказал:

— Все совпадает.

— Совпадает с чем? — не понял я. — Анкету заполнял он сам. Уже в госпитале.

— Мы запросили через Москву партизанский отряд, там подтверждают. Больше того, они представили его к медали «Партизану Отечественной войны». Вот! — Он развернул передо мной копию наградного листа. — За храбрость и мужество, проявленные во время освобождения захваченных фашистами советских женщин. И фотокарточка.

Я повертел в руке прямоугольный кусочек тонкого картона. Фото неважное, делалось, вероятно, любителем в партизанском отряде. Всмотрелся в лицо. Зачесанные назад светлые волосы, чуть вздернутый над приподнятой верхней губой нос.

— Знаете его? — полковник остановился рядом и через мое плечо тоже стал вглядываться в фотоснимок. — Он?

— Он.

Глеб Максимович опять зашагал от стола к двери.

— Может, мы с вами совсем не туда копаем? — заговорил он. — Может, за тенью гоняемся, за химерой? А тем временем совсем другой, совсем в другом месте пролезает, а?

Что я мог ответить? Да и не спрашивал он меня. Просто думал вслух. Все-таки я сказал:

— С телеграммой странно. Почему он скрыл от медсестры?

— На всякие «почему» есть десятки и даже сотни «потому». Забыл, не придал значения, беспокойный характер — далеко не каждый поступок объясняется чистой логикой… Но поглядим еще, поглядим. Отдохните до вечера, а в восемь — в тот самый домик. Товарищ Ванаг на след вышел, может быть, придется вас к нему подключить…

У Арвида дела обстояли благополучнее. Ему удалось выцедить важное из того немногого, что осталось в памяти соседей Клименко. В день самоубийства старик то ли собирался куда-то в гости, то ли кого-то ждал к себе. Надел свой выходной костюм, который у него сохранился еще с давних времен, сходил в парикмахерскую, словом, в самоубийцы явно не метил. Скорее всего, его напоили водкой с сильной дозой снотворного. При вскрытии оно было обнаружено, но тогда экспертиза на нем не сделала особого акцента, так как Клименко страдал бессонницей и выклянчивал по аптекам всякие порошки и таблетки.

И еще одна немаловажная находка: на верхнем крюке, который так неотступно привлекал к себе внимание Арвида, при повторном исследовании обнаружили микроскопические следы веревки, той самой, снятой с шеи покойника. Это могло означать, что убийца сначала пытался подвесить тело повыше, но потом, поскольку сил не хватило, вынужден был довольствоваться нижним гвоздем.