...Начинают и проигрывают

Больше я слушать не стал. Повернул в сторону, противоположную той, куда шел, и рысцой побежал в прокуратуру. На сей раз я действительно бежал, хотя привычная ноющая боль в месте ранения сразу сделалась острее, и лишь старался на бегу больше налегать на здоровую ногу, из-за чего двигался не плавно, а неровными скачками, как подбитый заяц, привлекая к себе веселое внимание прохожих.

Произошла катастрофа! Непредвиденная катастрофа с далеко идущими последствиями! И ведь это можно было предусмотреть. Надо было!

Эх, детектив-дефектив!…

К счастью для Аделаиды, ее не оказалось в тот момент в приемной. Она, конечно, встала бы у меня на пути, и я бы смел ее, как пушинку.

Ворвался к Вадиму и с порога:

— Ты его выпустил? Ты?

Мой крик его не тронул — прокурорские уши слышали и не такие вопли. Глянул на меня внимательно:

— Сначала садись… Вот так!… Ну, здравствуй.

— Здорово! — бросил я. — Слушай, Вадим…

— Подымишь? — перебил он. — Нет? Твое дело.

Закурил сам, пустил дым через ноздри и, откинувшись в кресле, со смешком покачал головой:

— Откалываешь номера! Я даже подумал: пьян.

— Нет, Вадим, ты соображаешь, что наделал?

— А что, собственно, случилось? — Вадим непонимающе наморщил лоб. — Не ты ли сам, дорогой товарищ Клепиков, вот здесь, в этом же кабинете, сидя на том же стуле, доказывал мне, что старик Арсеньев прав, что парень невиновен и его нужно освободить? А теперь, когда я, спокойно поразмыслив на досуге, пришел к тому же выводу, ты вламываешься ко мне и поднимаешь хай!

Он же прав! С какой стороны ни возьми, Вадим прав! Ну, считал сначала так, потом иначе. Что он, не может ошибиться? Не может исправлять свои ошибки? Это я сам выдумал: прокурор жаждет крови — и решил на основании своей собственной придумки, что Вадим не выпустит Смагина…

— И вообще — ты кто: юрист или авантюрист? — глаза Вадима стали холодными и строгими: — Арестованного разагитировал, наплел ему каких-то историй; тот даже без тебя из тюрьмы выходить не хотел. Знаешь, что полагается за такие штучки-дрючки?

— Значит, Андрей сказал? — я отнял руки от лица. — Сказал, а ты все равно? Эх…

— Слушай, а тебе не кажется, что ты злоупотребляешь моей дружбой? — Вадим гневно сжал губы, и они некрасиво расплющились, потеряв форму сердечка. — Что за тон? Вот возьму и вышвырну тебя из кабинета, как котенка! — И мгновенно смягчившись, сожалея, видимо, о своей резкости, продолжал уже в другом, дружеском тоне. — Как тебе не стыдно, Виктор! Я не человек, да? У меня нет человеческих чувств, нет гуманности, нет справедливости — все растерял! Вижу, что парень не виноват, — и должен держать его в каталажке. Почему? Во имя чего? Непонятно!… Темнишь что-то, Виктор, ой, темнишь! Если у тебя есть новые доказательства — пожалуйста, давай выкладывай, рассмотрим вместе, я сам буду рад…

В кабинет, задыхаясь, ворвалась Аделаида.

— Идут!

Вадим поднялся, поправил галстук, прическу.

— Продолжим завтра, — сказал торопливо. — А сейчас извини…

И вышел из-за письменного стола навстречу посетителям. Трое мужчин, все в очках, все очень солидные и важные, все с одинаковыми кожаными папками, отделанными блестящими металлическими полосками.

Аделаида пропустила меня в приемную и осторожно, чтобы не хлопнуть, прикрыла дверь.

— Что за деятели? — спросил я.

— Деятели! — Она возмущенно фыркнула. — Выражения у вас… Товарищи из генеральной прокуратуры с проверкой.

Ах, с проверкой?… Тогда все ясно! Вот откуда взялся Вадимов гуманизм! Проверяющие ведь будут смотреть дела, санкции, ордера, говорить с арестованными; он и чистит перышки.

Кое-кому повезло, в том числе и Андрею. А вот мне нет!… Хотя везение тут ни при чем. Просто много на себя взял. Надо было знать, с кем имеешь дело.

Предлагал ведь мне Глеб Максимович поговорить с Вадимом. Так ведь нет! «Сказал — не выпустит», «Вдруг у него не бывает»…

И все почему? — беспощадно бичевал я сам себя. — Потому что не хотелось идти к Вадиму с новой просьбой. Потому что, видите ли, неудобно было. Неудобно! А теперь как — удобнее? Теперь, когда получается, что я самый настоящий трепач, из-за которого может сорваться операция? Те увидят Андрея на свободе — и сразу все поймут.

Скорей на комбинат! Попытаться исправить промах, если он еще исправим.

По дороге я дважды звонил Глебу Максимовичу: с почтамта, из средней школы. Ответ один: нет на месте. Когда будет? Неизвестно.

Не поехал ли он тоже в Зеленодольск?

Прямо из проходной я направился в гараж. Степан Олеша возится возле машины с гаечным ключом.

— Здорово! — хлопнул его по спине. — Смагин еще не появлялся?

— Нет! — он выпучил свои цыганские глаза. — А разве его выпустили?

— Точно! — сказал я весело. — Ты парень с головой, угадал! — Поманил его пальцем поближе, прищурил глаз. — Пусть себе резвится до поры до времени, поводок-то у нас. Понятно?

— Факт! — Олеша сиял от удовольствия. — Очень даже понятно. Тактика, да?

— Только ему ни слова! — «спохватился» я.

— Ага! Он думает… Ха-ха! А вы… — Он скрестил пальцы решеткой. — Ха-ха…