– Случилось? В течение восьми лет? – Теперь она снова чуть не кричала. – Да ты шутишь? Если бы это произошло только один раз, тогда я, пожалуй, поверила бы, что ты «не собирался». Но это продолжалось так долго… Ты умный парень, что и говорить. Ты знаешь, что творится в мире. Ты можешь сидеть за обедом и задумчиво вещать о последнем скандале, который произошел в правительстве. Иногда эти скандалы замешаны на деньгах, иногда на коррупции, иногда на сексе. Я уж и припомнить не могу, сколько раз ты рассказывал мне о каких-то мужчинах, обманывавших своих жен. Ты разве не понимал тогда, что делаешь то же самое?
Он посмотрел в сторону.
– Конечно, понимал.
– А ты знаешь, как больно, когда об этом узнаешь?
Он перевел взгляд на нее. У нее невольно навернулись на глаза слезы. Она смахнула их рукой, но они наворачивались снова и снова. Наконец, взяв себя в руки и стараясь не обращать на слезы внимания, она спросила:
– Интересно, как ты сошелся с ней?
– Это не столь важно.
– Для меня это важно.
– Знаешь, мне не хотелось бы сейчас об этом говорить.
– Потому что это нечто особенное? Потому что это твое, а не мое? Потому что ты боишься, что я попытаюсь вас как-нибудь контролировать?
– Потому, черт возьми, что мне вообще не следовало ни о чем говорить. Я знал, что ты ни о чем не подозреваешь. Я знал, что это причинит тебе боль. Я проболтался, потому что был в ярости, но это не означает, что все выглядит так, как представляется тебе. Я изменил тебе вовсе не потому, что тебя ни во что не ставлю. Я сделал это, поскольку у меня были потребности, которые не удовлетворялись.
Потребности, которые Энджи не удовлетворяла. Она ощущала этот печальный факт теперь все чаще и чаще, но узнать об этом поначалу было особенно болезненно. Она не в состоянии делать все и быть всем. Она была готова признать это.
Бен прислонился к стене, сложив руки на груди и пристально рассматривая свои ботинки на веревочной подошве. Усталым голосом он сказал:
– Я всегда хожу в библиотеку просматривать периодику. Она была там. Мы стали друзьями.
– А когда стали больше чем друзьями?
– Я не помню.
Энджи ждала ответа.
Наконец он сказал:
– Это произошло не раньше чем через год после того, как мы познакомились.
– Куда же ты ездил? К ней домой?
– Энджи, вряд ли это…
– Это просто необходимо знать, – сказала она тихо и печально. – Мы живем в маленьком городке. Я знаю здесь большинство жителей, и многих из них с профессиональной точки зрения. Мне не безразлично, сколько людей знают это.
– А, твоя репутация…
– Это больше чем репутация. У меня больше нет уверенности в себе. Ты говоришь мне, что я поступала неправильно. Дуги твердит мне то же самое. Я хочу знать, есть ли смысл мне продолжать жить здесь дальше и притворяться, что я по-прежнему поступаю как надо.
– Ты очень много делаешь как следует. Не стоит слишком драматизировать.
Она вскочила со стула.
– Слишком драматизирую? Я меньше чем кто-либо способна на такое. Я целыми днями только и делаю вид, что ничего не случилось. – Она снова без сил опустилась на стул, а потом тихим голосом добавила: – Я продираюсь теперь через жизнь, словно через джунгли, – это совершенно новое для меня ощущение. Я стараюсь справляться с ситуацией как можно лучше, но если я спрашиваю тебя о чем-то таком, что ты считаешь неуместным, – прости. Ты ведь смотришь на жизнь совсем другими глазами. – Она перевела дух. – Я хочу знать только одно – знал ли о твоей связи кто-нибудь еще в городе до того, как узнала я.
– Никто не знает. Мы были осторожны.
– И сейчас тоже? Сейчас, когда я все знаю? – Она задала этот более невинный вопрос, чтобы не задавать другого, более страшного.
– Я не был с ней с тех пор, как ты обо всем узнала. По крайней мере, в том самом смысле.
– Но вы разговаривали?
– Она – мой лучший друг.
– Я всегда думала, что я твой лучший друг.
– Была когда-то. Потом ты по горло увязла в работе, и у тебя для меня не оставалось времени. Я был как часть мебели. С тех пор как меня поставили на место, с меня время от времени стирали пыль, иногда взбивали или передвигали с места на место, чтобы я соответствовал антуражу. Время от времени убирают окружающее меня пространство, чтобы я не слишком нервничал. Когда покупка состоялась, меня еще некоторое время любили, но потом, – он с пренебрежением хмыкнул, – это стало привычкой.
– Это предклимактерический кризис? – спросила Энджи, не совсем надеясь, что это так. Этот кризис уже прошел.
Он отрицательно покачал головой.
– Это куда более серьезно, чем то, о чем ты говоришь.
Она сжала губы и кивнула.
– Итак, мы расстаемся?
Он долгое время ничего не отвечал, а только смотрел на пол и хмурился. Наконец он заявил спокойно, устало взглянув на жену:
– Я не знаю. Ты этого хочешь?
По крайней мере, он не сказал прямо «да». Она этого боялась. Неожиданно она начала дрожать.
– Я не хочу этого, нет. Мне нравится наш брак…
– Точно так же тебе нравится наш старый добрый диван?