Над Кубанью. Книга первая

Бригада направлялась на главную площадь, к правлению, чтобы дать отчет в проведенных походах. Впереди шел 2-й жилейский полк — как прославившийся в сражениях и сумевший в целости сохранить и приумножить полковое имущество. За ним следовал 1-й жилейский полк, потерявший во время тарнопольского разгрома старинные сундуки и почти четверть рядового состава. Чтобы скрыть урон, звенья были разведены с глухими рядами, и в рядах вели в поводу осиротелых коней.

Впереди полков ехали командиры, но не те, которых по мобилизации провожали отсюда, «е те, которых присылал на пополнение штаб дивизии. На первом полку стоял командиром есаул Брагин, на втором — Сенькин отец, старший урядник Егор Мостовой. В обозе, на головной бричке, сидел, накинув бурку и закутавшись желтым верблюжьим башлыком, Василий Ильич Шаховцов, командир батареи, сданной в Армавире по требованию большевистского комитета.

Сенька издалека узнал отца, вскочил и громко позвал его.

Мостовой услыхал голос сына, обернулся и долго вглядывался. Линейку задержали сгрудившиеся на перекрестке люди, и Мостового скрыло за поворотом угловое здание школы.

— Батя, батя приехал, — подпрыгивая, радовался Сенька.

— Да куда он денется, твой батя! — буркнул Лука. — Ну-ка поняй, Павло, пошвидче в объезд мимо Велигуровых, а то на площадь к разбору шапок заявимся.

Втянувшись в главную площадь, откуда они с молебном уходили на войну, сотни разошлись по местам и по трубному сигналу построились в резервную колонну, загнув на рысях фланги. Когда в тылу строевых сотен накапливались ряды обозных повозок, Батурины прикатили в правленский двор. Лука побежал скинуть дождевик, чтобы появиться среди стариков в полном мундире, а Павло с ребятами, быстро отстегнув постромки и привязав лошадей к пожарной коновязи, направился к правленскому крыльцу. Тут, несмотря на неожиданность, все было готово к встрече. Собирались музыканты. Стоял атаман, в парадной черкеске, с двумя писарями по бокам, причем один держал знаки атаманской власти, другой — инвентарную опись для проверки прибывших лошадей, бричек, амуниции и полкового снаряжения. Вокруг, заняв оба крыла просторной веранды, стояли выборные старики — члены станичного сбора.

Бригада построилась и общим фронтом подвинулась ближе к правлению. Ветерок колыхнул оранжевые штабные флаги, показав вшитые посредине извечно знакомые, ярко-красные ромбы, но теперь их цвет приобрел какую-то особую значимость.

Вот сейчас, как полагается по старине, подбодрятся казаки, несмотря на тяжелый марш, — прозвенит команда, блеснут клинки, отполированные многомесячной сечей; и замрут на одной линии, готовые и к бою, и к принятию новых обязательств перед станицей.

Но совершенно неожиданно раздалась певучая команда: «Слезай», повторенная, как эхо, всеми двенадцатью командирами сотен. Выборные старики недоумевающе переглянулись, подвинулись ближе к барьеру.

— Отпустить подпруги, покачать седла! — повторили сотенные, и немного спустя покатилось резкое «смир-но-о-о!».

Команда, хранящая в своих шести буквах огромную сдерживающую силу непререкаемого подчинения и готовности ко всему, была произнесена. Старики вышли из оцепенения, облегченно вздохнули.

К крыльцу медленно, прямо по грязи, не разбирая дорожек, шли вооруженные командиры полков. За ними знаменосцы несли штандарты, завернутые в кожаные потертые чехлы. За штандартами следовал взвод охраны с шашками наголо. Подача знамен делалась по заведенному с давних времен обычаю, хотя отсутствие офицерского состава нарушало торжественность возвращения и встречи.

Оркестр рявкнул марш. Атаман, видя, что со знамен так и не сняли чехлов, сердито прокричал:

— Отставить!

Замирающий звук барабана поплыл над площадью, усеянной по бокам квадрата фронтовиков шапками, платками и картузами.

Есаул Брагин первым поднялся по ступенькам, приблизился к атаману и совершенно неожиданно троекратно приложился к его мокрым усам. Повернулся к народу и поднял руку. Короткий шум сразу стих, и только стая галок пронзительно каркала, стараясь умоститься на сухой тополь. Галки снижались, цапали лапками ветви и, словно обжегшись, взлетали, испуганные и взъерошенные.

Мостовой, задержавшись внизу, у чистилки, старательно отскабливал сапоги, наблюдая растревоженных птиц, и одновременно искоса поглядывал на крыльцо. Знаменосцы стояли уже наверху, а взвод охраны, беззастенчиво оттеснив выборных, замер в положении «смирно».

— Господа казаки, — начал Брагин, — мы не хотели воевать с немцами. Войну начало царское правительство, а потому, не признав его и сбросив, мы не признали и войну, затеянную царем. Мы возвращались домой по областям, горящим уже сейчас в огне междоусобицы и вражды, и с радостью вступили на мирную землю родной Кубани. У нас пытались отнять оружие, но мы его отстояли. Мы лишились артиллерийского вооружения, но это не суть важно, ибо в казацкой руке самое главное шашка и меткая винтовка…

К Мостовому сбоку протиснулся Василий Шаховцов и, разматывая башлык, шепнул:

— Что это он надумал, а?