Над Кубанью зори полыхают

— Бог‑то бог, да сам не будь плох. Здорово! — отозвался Архип, поднимая голову. — А, это вы, господин учитель! Я сразу и не признал вас. Подумал, што это Илюха Бочарников со мною здоровается, — усмехнулся батрак.

— Ну нет, даже голосом я не хотел бы походить на этого Илюху. — Учитель присел на корточки. — Трудишься?

— Не потопаешь, не полопаешь!

— Это как сказать, — покачал головой Кутасов. — Я вот знаю другую поговорку: «Кто не трудится — не должен есть!» А у тебя как будто наоборот получается. Ты и топаешь, да не лопаешь, все хозяин съедает. Тебя на объедках держит.

Архип вылез из канавы и присел рядом с Кутасовым.

— Может, оно и так, да не совсем. По–моему, кто много работает, всегда крепко спит, а кто обжирается, тот больше во сне животом мучается, а то и совсем не может заснуть.

— Это смотря кто. Только вот я не знаю, на кого ты намекаешь?

— Да хотя бы на своего хозяина, — подмигнул Архип в сторону двора, где вышагивал Карпуха Воробьев. — Как полночь, так, глядишь, он ползёт куда‑то. И черт его знает какие‑то мешки перевозит по ночам. То хлеб чужой припрёт с сыновьями и в одонья снопы прячут, то из лесу притянут чужие дрова. Так что завидовать богачам, пожалуй, и не надо. Беспокойная у них жизня — жадность их грызёт.

Учитель протянул Архипу железную коробку с папиросами.

— Значит, перекур? — Архип вытащил свой кисет и предложил Кутасову самосада:

— Наше покрепче!

Душистый запах махорки пахнул на Кутасова. Он взял щепоть из кисета, стал крутить цигарку.

— Давно куришь? — спросил он у Архипа.

— Нет, недавно. С тоски задымил.

— Хм! В такие‑то годы, а уж от тоски!

— Тут годы ни при чём. Жизня так сложилась…

— Э нет! Распускать себя нельзя. Настоящий человек не должен падать духом. Возьми таких людей, как… Ну, словом, тех, кто борется за счастье обездоленных… Есть такие люди и в Сибири на каторге, и в тюрьмах. В жутких условиях пребывают, а жизнь у этих людей кипучая… Ты слыхал о таких?

— Краем уха. Может, вы из них будете?

Кутасов ничего не ответил. Они молчали, медленно затягиваясь дымом, думая каждый о своём.

Архипу давно не по душе была жизнь у Воробьевых. Мало того, что работал с зари до зари. Скопидом Карпуха скряжничал в еде. На обед подавался постный борщ-брандохлыст, узвар из сушёных груш–дичек да кисляк из снятого молока. По воскресеньям к этому меню прибавлялись или оладьи, или сваренная в борще старая курица. Карпуха сам делил курицу между членами семьи: себе и сыну Семке, как старшим, отламывал по ноге. Жене доставалась гузка. Невестке и дочери — подкрылки. Серега с жадностью впивался зубами в голову птицы. Детвора с дракой расхватывала потроха. Ободранной «кобылкой» довольствовался батрак.

Между тем перед каждым праздником Карпуха со своей рябой и некрасивой женой, которую на улице звали не иначе как Воробьиха, возил в Ставрополь или Армавир фуры, гружённые кадушками с сыром, кругами масла и курдючного жира, живой и битой птицей и даже печёным хлебом. Карпуха копил деньгу.

С первых же дней своего житья у Воробьевых Архип заметил, что хозяева, несмотря на своё богатство, нечисты на руку. Тащили они к себе во двор всё, что на глаза попадало. В одонках Воробьевых то и дело попадались снопы, связанные шпагатом, хотя сноповязалки в их хозяйстве не было. По ночам отец и сыновья притаскива ли откуда‑то мешки с яблоками, картошкой, арбузами.

Вот из‑за этого и произошёл у Архипа с хозяином резкий разговор. Не захотел батрак помогать в воровстве. А раз так, то, значит, он Карпухе не с руки.

Рассчитался Архип. Ушел работать на чугунку в ремонтную бригаду, где десятником был Кутасов.

Соседи посмеивались над Карпухой. Один из них как-то даже сказал ему:

— Это батрак сбежал от твоего каймака. Закормил ты его дюже. Чуть ноги парень не вытянул.

— Что сами едим, тем и его кормили! — обиделся Карпуха.

Архип снял себе маленькую хатёнку на задворках у одного из козюлинских казаков. Яшка–гармонист, на все руки мастер, пришёл переложить ему печку.

— Ой, и отгрохаю же я тебе печку! Новую. Заместо лежанки примост сделаю. Пустишь ночевать, как загуляюсь?

— Вместе гулять‑то будем — вместе и спать, чего там! — согласился Архип.

— Надо тебе, Архип, жену. У нас в Хамселовке есть прямо‑таки раскрасавицы. Хоть сейчас женись.

— Ну что же, я непрочь, только сначала у тебя, Яшка, погуляем на свадьбе, потом ты у меня.

— Ишь ты какой хитрый! — скалил белые зубы Яшка. — Мне фершал обещал ногу выправить. Значит, до службы жениться не буду. Зачем жену оставлять солдаткой? Избалуется тут с вашим братом холостяком!

— Ну, тогда вместе женимся… Говорят, война скоро будет. Забреют нам лоб, а там с пулей и обвенчают…

— Нет, Архип, умирать не хочу. К тому же негож я для войны, хромаю. И в таком разе к фершалу не пойду. Я, брат, у казаков лишние десятинки земли отнимать собираюсь. Вот о чём думаю. Если согласен, беру в компанию, идёт?