Над кукушкиным гнездом

Доктор понял, что он у них на крючке. Но только он открыл рот, собираясь сдаться и сказать: «Да, все, что угодно», как раздался характерный шуршащий звук, когда верх машины начинает сдвигаться назад и складываться. Макмерфи сражался с крышей, которая слишком медленно складывалась гармошкой, пытался сдвинуть ее быстрее, чем это делало механическое устройство, и вовсю матерился. Он бил в медленно уходящий верх, терзал его, и все видели, что он в бешенстве; изругав, измолотив и с трудом сдвинув гармошку на место, он перелез прямо через девушку и через борт, встал между доктором и механиком и, склонив голову набок, глянул прямо в закопченный рот.

— Так, Хенк, хватит, мы берем обыкновенный, как заказал доктор. Два бака. Все. Остальная мура — к черту. И берем со скидкой в три цента, потому что мы, дорогой, как никак государственная экспедиция.

Механика не так-то просто было сломить.

— Что? А мне показалось, профессор сказал, вы не пациенты?

— Слушай, Хенк, неужели не понятно? Это вежливая предосторожность, чтобы вы не сдрейфили сразу. Док не соврал бы, если бы вез обыкновенных пациентов, но мы не просто сумасшедшие, мы из отделения для психически ненормальных преступников, едем в тюрьму Сан-Квентин, где есть соответствующие условия для нашего содержания. Видишь того конопатого пацана? Теперь он выглядит так, будто сошел с обложки «Сэтердей ивнинг пост», а ведь невменяемый убийца, зарезал троих. У того, что рядом с ним, кличка пахан-псих, непредсказуем, как дикий кабан. А вон большого видишь? Индеец, киркой забил насмерть шестерых, когда попытались надуть его, покупая ондатровые шкурки. Ну-ка, Вождь, встань, дай на тебя поглядеть.

Хардинг ткнул в меня большим пальцем, и я встал. Механик прикрыл глаза от солнца, окинул меня взглядом снизу вверх и ничего не сказал.

— Компания неприятная, согласен, — сказал Макмерфи, — но это законная, запланированная, санкционированная правительством экскурсия, и нам очень даже полагается скидка, как если бы мы были из ФБР.

Механик смотрел на Макмерфи, а тот зацепил большими пальцами за карманы, откачнулся назад и окинул его насмешливым взглядом поверх своего шрама на носу. Механик повернулся, проверил, на месте ли его приятель, то есть рядом со штабелем пустых бутылок, и снова с ухмылкой глянул на Макмерфи.

— Очень крутые ребята! Ты это хочешь сказать, рыжий? А нам лучше не высовываться и делать, что говорят, так? Послушай, рыжий, а ты там за что? Покушение на жизнь президента?

— Этого, Хенк, доказать не смогли. Получил срок по глупости. Убил одного на ринге, а потом, понимаешь, понравилось.

— Так ты из тех, про кого говорят: убийцы в боксерских перчатках? Да, рыжий?

— Нет, приятель, не так. Видишь ли, не смог привыкнуть к этим подушкам. Нет. Тот бой по телевизору из дворца не передавали: я больше в подворотнях боксирую.

Механик зацепил большими пальцами карманы, передразнивая Макмерфи.

— Ты больше похож на трепача из подворотни.

— А разве я говорил, что не люблю потрепаться? Но ты лучше посмотри сюда. — Он поднес руки к лицу механика, прямо к глазам, и медленно поворачивал их ладонями и суставами. — Ты когда-нибудь видел, чтобы у человека, который только треплется, были такие пожеванные и изрезанные грабли? Видел, Хенк?

Он долго держал руки перед лицом механика и ждал, когда тот что-нибудь скажет. Механик посмотрел на руки, потом на меня, снова на руки. Когда стало ясно, что сказать ему нечего, Макмерфи пошел от него к другому, который стоял, прислонившись к холодильнику с прохладительными напитками, выдернул у него из кулака докторскую десятку и зашагал к магазину рядом с заправочной.

— Значит так, подобьете бабки за бензин и пришлете счет больнице, — крикнул он, оглядываясь. — А на эти деньги я куплю чего-нибудь перекусить ребятам. Это им вместо дворников и восьмидесятивосьмипроцентных масляных фильтров.

Когда он вернулся, все настолько расхрабрились, что, как бойцовые петухи, вовсю покрикивали на механиков: проверьте давление в запасном колесе, протрите окна, соскоблите птичий помет с капота, пожалуйста, как будто во всем, что произошло, была наша заслуга. Когда Билли не понравилось, как большой механик протер ветровое стекло, он тут же позвал его снова.

— Ты не вытер то м-м-место, где попал ж-ж-жук.

— Это не жук, — сказал тот угрюмо, соскребая пятно ногтем, — это птица.

Мартини закричал из другой машины, что это не могла быть птица.

— Если бы птица, то остались бы перья и кости.

Какой-то велосипедист остановился спросить, почему все в зеленой форме; какой-нибудь клуб? Хардинг тут же высунулся с объяснениями: