Над Москвою небо чистое

– Есть! — вытянулся Алеша и бегом бросился к своей машине. Все исправные самолеты были в воздухе. На стоянке сиротливо стоял его “ишачок” да машина звена управления; после гибели майора Хатнянского звено управления фактически перестало существовать. В строю оставалась одна исправная машина.

Алеша быстро вскочил в кабину, защелкнул парашютные лямки и посмотрел вперед сквозь козырек кабины: Осень тронула аэродромную рощицу, и даже на листьях древнего дуба пожелтели прожилки. Непривычная пустота аэродрома поселила в душе тревогу. Алеша напряженно вслушался в тишину. Ветер дул с запада, но ни единого выстрела не доносил. Голубое сияющее небо было чистым.

Механик Левчуков, зевая, приблизился к самолету, встал на плоскость и, держась за борт кабины загорелыми руками, бойко сказал:

— Прибор скорости мы сегодня подрегулировали. А все остальное и так было в идеале. — Помедлил и спросил: — А что случилось, товарищ лейтенант? Вы не знаете, почему весь полк подняли в воздух?

Алеша сосредоточенно посмотрел на приборную доску:

— Не знаю, сержант, мне не докладывали.

* * *

В штабной землянке, кроме комиссара Румянцева, начштаба Петельникова и оперативного дежурного Ипатьева, оставался еще один человек, писарь Володя Рогов, хрупкий юноша с серьезным взглядом больших черных глаз, напоминающих глаза испуганного ребенка. Демидов подошел к нему и запросто, по-отечески, взъерошил волосы.

– Ну, как жизнь, вороненок? Пока я лежал в госпитале, вижу, ты шевелюру успел отпустить. Думаешь, на войне красноармейцу стричься под ноль не обязательно? А как штабное делопроизводство?

– Он молодчина, — ответил за писаря капитан Петельников, — оперативные сводки и разведданные в идеальном порядке содержит.

– Похвально, — одобрил Демидов и положил юноше руку на плечо. — Вот что, вороненок, пойди-ка погрейся на солнышке, нам посоветоваться надо.

Рогов аккуратно сложил две папки с бумагами и покинул землянку. Петельников и Румянцев настороженно ждали. Демидов взглянул на разостланную во всю ширину стола карту с синими и красными стрелами и жестко сказал:

- Дело дрянь, товарищи командиры. Гитлер готовит новое наступление на Москву, и по силе оно будет вряд ли слабее, чем его рывок двадцать второго июня.

- А у нас пока все тихо, — сказал Румянцев. — Тягостная тишина, нехорошая, так и заползает в душу. Помните, как в Орше перед нашим отходом? Вот и сейчас... Вы в верхах были, товарищ командир?

- Смотря кого подразумевать под верхами, — невесело усмехнулся Демидов. — Был у командующего фронтом. Он и познакомил меня с назревающей обстановкой. На всех участках Западного фронта сплошные перегруппировки, накапливание сил. Командующий показал мне пачку фотоснимков. Аэродромы противника забиты авиацией, железнодорожные узлы — эшелонами. В прифронтовой полосе на дорогах у немцев как в пустыне: никакого движения, зато в тылу идет энергичная переброска резервов.

- Когда они начнут? — повернул лицо к Демидову Петельников.

Он произнес эти слова спокойно и тихо, как говорил всегда.

Бывают люди, о которых очень мало знают даже их близкие сослуживцы. Ходят они тихие, малоприметные, с головой ушедшие в свои дела. Но стоит такому человеку куда-либо отлучиться, и в жизни целого полка это сразу становится ощутимым, будто брешь образуется. Вот и седой, уставший от жизни Петельников был таким.

Что о нем знали однополчане?

Что был он раньше неплохим летчиком-истребителем, но по состоянию здоровья ушел с летной работы да еще что выехавшая на лето в Пружаны его жена с тремя ребятишками осталась в фашистском тылу. Вот и все, пожалуй.

— Когда начнут? — переспросил Демидов и устало ответил: — Не знаю, дорогой. И не понимаю, за что мы только кормим нашу фронтовую разведку, если она тоже этого не знает. Ясно одно: наступление начнется вот-вот. Днями к нам на аэродром пригонят две новые эскадрильи. Двадцать новых летчиков вольются в полк. Сомневаюсь, останется ли время, чтобы с ними познакомиться как следует. Я на вас очень надеюсь, товарищи. Петельникова захлестывает штабная текучка. А ты, Борис, все свои силы отдай людям. В бой я тебя посылать не буду.

– Это почему же? — встрепенулся Румянцев.

– Ты мне на земле нужен, комиссар, — тихо проговорил Демидов. — Пойми, от Вязьмы дорога у немца одна — на Москву. Закрыть мы ее должны. И ты, Борис, так должен подготовить каждого летчика, такую в него ярость вселить, чтобы он за десятерых дрался.

– Это я сделаю, — глухо, как клятву, произнес Румянцев, и красивое лицо его побелело, — только летать я тоже буду, товарищ командир. Не летать мне нельзя. Что же я за комиссар полка, если буду всем говорить: “Деритесь, братцы, как львы”, а сам, как мышь, забьюсь в землянку.

– Будешь, Борис, будешь, — отступил Демидов. Он поднялся, опираясь на тяжелый набалдашник трости. – А теперь давайте, товарищи, к карте. Покажу вам два аэродрома. На одни из них мы перебазируемся в том случае, если…

– Если сломим противника и перейдем в наступление, — горячо перебил Румянцев.

– Если придется отступить и занять новый оборонительный рубеж, — поправил Демидов.