Читаем Над пропастью во лжи полностью

А он не сделал ничего. Это дурацкое дело по ст.74 (а до этого – 71, 701, 80,ч.2) – за антинародную деятельность – и то это не он. И поэтому все не так просто. Он не палач. Я думаю, что он не хотел… не знал… Не знал чеченцев, не понимал, что в Чечне делается. С такими-то консультантами, как Шахрай, Паин, Барсуков, Коржаков, Куликов и Грачев… Взрослые люди с трудом верят в чудеса. В то, что там, в Чечне, сказка. «И снова скачут жандармы, кострами ночь засевая, и бьется в пламени сказка, прекрасная и нагая…» Борис Николаевич ответит перед Богом, и здесь ему помогут разве что молитвы чеченцев. А мы судить его не можем. Он сам кончил войну, бросил вызов империалистам, вывел две последние бригады. Я думаю, что он хотел бы повернуть время вспять, чтобы не было этого кошмара, 80 тысяч трупов, этого греха у него на душе. Но это не дано смертному. Мы не можем судить его еще и потому, что он много раз спасал нас от коммунистов; потому, что он уничтожил СССР; и еще потому, что он не судил нас, когда мы в своих речах и листовках называли его палачом, военным преступником, фашистом… Он все покорно снес, зная, что интеллигенция неприкосновенна. Мы кое-что у него взяли: Конституцию, реформы, свободу, развал империи. Должник не судит кредитора. Мы не вольны. У него все равно есть индульгенция. Мы свое получили: бросили ему оскорбления прямо в лицо. Это сильнее действует, чем суд над безоружным, связанным, лишенным власти. Конечно, чеченцы разбили российские войска. Но может быть, и мы заставили Президента одуматься? Полем битвы между Богом и Дьяволом служит, по Достоевскому, сердце Президента. Мы дрались на стороне Добра. Добро победило.

Мне повезло: я знала лично и Джохара Дудаева, и Звиада Гамсахурдиа. Мы дружили. Мы все трое были диссидентами и понимали друг друга с полуслова. При встрече мы бросались друг другу на шею… Сейчас они оба висят над моим столом. Джохар улыбается чуточку нагло сквозь свои мушкетерские усики, а Звиад даже на фотографии кажется застенчивым и деликатным… Орест и Пилад, Гамлет и Горацио, Кассий и Брут, Атос и д'Артаньян… Жили два друга-товарища в маленьком городе N… Когда они вместе пили чай, или грузинское вино, или кока-колу, замышляя новую пакость по адресу Империи, я слышала за кадром песенку Боярского:


Бургундия, Нормандия, Бретань или Прованс,

Куда бы ни увлек вас верный конь,

При вас мой меч старинный и песенка при вас, -

Где подлость – там схватка,

Два слова – и перчатка,

Пока на белом свете есть Гасконь.


Чечня была нашей Гасконью. На что мы подняли руку? На землю, населенную героями наших любимых детских книг?


А мне костер не страшен.

Пускай со мной умрет

Моя святая тайна -

Мой вересковый мед.


В своем огромном кабинете под портретом шейха Мансура Джохар казался маленьким, как воробышек. Стойкий оловянный солдатик…


Он переделать мир хотел,

Чтоб был счастливым каждый,

А сам на ниточке висел,

Забыв, что он бумажный.


Он дал Звиаду возможность достойно умереть: на своей земле, с оружием в руках, во главе народного восстания. Это была смерть диссидента, мятежника, мужчины. Джохар и сам искал смерти, мне рассказали близкие люди. Он не мог пережить гибели 80 000 чеченцев. Он погиб незадолго до своей победы. В бою, как дай Бог каждому… У меня осталось его последнее письмо. Он переслал его мне, когда я через гонцов у него спросила, вконец измучавшись, что для них важнее: информационное обеспечение нашего общего дела в Москве (митинги, пикеты, листовки, мои статьи, заявления, выступления по радио, по телевидению, встречи с иностранной прессой, газеты, которые мы делали для Чечни) или мне лучше взять автомат (я, правда, стрелять не умею) и бороться в Чечне рядом с ними? Вот текст этого письма.

"Трудно подобрать слова, чтобы обратиться к талантливой, да к тому же мужественной, беспредельно преданной идее и принципам демократии и человеческого достоинства Женщине! Нам здесь гораздо проще: пришел убийца, палач за жизнью, честью ни в чем не провинившихся детей, стариков и всех беззащитных – без разбору, с садизмом умалишенного, – разрушитель и мародер с маньяком из высших властей, живодер со звериной злобой.

Нам проще – нужно только уничтожать эту нечисть!

Сочувствие вызываете Вы – горстка честных, вступивших в единоборство с осатаневшей гидрой, среди бесчисленного множества кроликов и холуев. Оказаться на Вашем месте – куда страшнее и ужаснее, чем на поле брани с открытым забралом. Да хранит Вас Всевышний в этом земном аду.

02.02.95 г.

Дудаев" На «ты» мы с Джохаром Мусаевичем перейти не успели. Мне часто сняться оба: Звиад и Джохар. Их жизнь продолжается в чеченском чуде, в чеченской загадочной душе, в чеченском Святом Граале. Отстоять Грузию не удалось, но свои светлые идеи, свои знания и свою ненависть к Советам, СССР, коммунистам Звиад вложил в строительство независимой Чечни.

Они ушли в мифы и легенды, как Гармодий с Аристогитоном, как Леонид и Сократ.

Возложите на время венки.

В этом вечном огне мы сгорели.

Из жасмина, из белой сирени

На огонь возложите венки.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность — это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности — умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность — это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества. Принцип классификации в книге простой — персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Коллектив авторов , Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары / История / Прочая научная литература / Образование и наука / Документальное