Наедине с одиночеством. Рассказы

Несмотря ни на что, утром, уходя из гостиницы, я спускался по лестнице легко, посвистывая, я выходил, когда хотел — в десять, в одиннадцать часов. Мне было весело, я чувствовал себя счастливым, а потом вдруг начинал понимать, что не так уж все и весело и что счастлив я не до конца. Освободился ли я от груза? От тяжести жизни? Воистину, я уже родился мизантропом. Вселенная казалась мне чем-то вроде огромной клетки или даже тюрьмы, небо, горизонт были стенами, за которыми что-то есть, но что? Я обитал в гигантском пространстве — и все же был заперт. Словно находился внутри громадного корабля, с громадной крышкой — небом. Мы же были узниками, бесчисленным множеством узников. Похоже, что в большинстве своем эти узники себя таковыми не осознавали. Что же там, за стенами? И вот мне наконец привалило счастье: ежедневная каторга окончилась, двери маленькой тюрьмы, находящейся внутри огромной, приоткрылись и выпустили меня. Теперь я мог ходить по большим аллеям, большим проспектам огромной тюрьмы. Этот мир можно было сравнить с зоологическим садом, в котором животные пребывают в состоянии полусвободы, садом с имитацией гор, искусственными деревьями, подобием озер, куда ни глянь окруженным решеткой.

Нужно было, однако, искать квартиру. Быть может, присмотреться к строящимся домам? Но я просто заболевал, когда смотрел на возводящиеся стены. Они еще более напоминали тюремные. Старые дома, по крайней мере, дарили иллюзию, что со временем из этих обветшавших стен можно будет выбраться наружу. Даже если это «наружу» находится внутри чего-то большего. Что же касается денег, то я наконец принял решение. Я разделил свой капитал на три части и доверил их трем нотариусам, каждый их которых обязался выплачивать мне семь процентов со своей части. Они давали кредиты разным людям, строившим дома. Когда должники возвращали деньги, нотариусы находили других людей, которые в них нуждались. По-видимому, это был наилучший выход: нотариусы окончательно убедили меня, что вкладывать деньги в различные акции в наше время — время всеобщего экономического и финансового кризиса — громадный риск. И квартиру я тоже в конце концов нашел. Квартиру, которая ничем не напоминала ни мрачное и сырое жилище, где мы обитали с матерью, ни опостылевший гостиничный номер.

Дом находился в одном из ближних пригородов Парижа. Квартира располагалась на четвертом этаже здания ни старого, ни нового, достаточно основательного, постройки 1865 года. Вход был мрачным. Слева от входа помещался туалет. Сразу за ним — кухня. Стены довольно грязные, но для наведения чистоты хватит одного слоя краски. Справа, за стеклянной дверью, находилась большая комната с тремя окнами, которые делали ее еще более светлой и просторной. Я решил, что именно здесь и расположусь, она же будет служить и столовой. Рядом находились ванная и еще две комнаты, окна которых смотрели во двор. В одной из них я решил устроить спальню. А что сделать в другой? Может быть, кладовку для чемоданов, одежды? Два окна большой комнаты, которая была угловой, выходили на проспект, третье — на маленькую улочку, застроенную небольшими домами, окруженными двориками и садами. По проспекту ездили грузовики и автобусы, дом от них чуть дрожал. Мне этот шум не мешал. Как раз напротив моих двух окон, на другой стороне улицы — стоянка автобуса. Все, что нужно, — под рукой. В двух шагах — бар-ресторан, через два дома — автоматическая прачечная. Возле автобусной остановки расположился продавец газет и сигарет, рядом с ним — продавец бытовых электроприборов. Когда смотришь из третьего окна, возникает ощущение, что ты находишься в маленьком провинциальном городке. Я сразу оценил достоинство такого расположения окон. Пройдя каких-нибудь три метра, можно было совершить путешествие из мегаполиса в деревню. Я решил обустроиться как можно скорее. Квартиру мне продала старая женщина, у которой недавно умер муж. Она делилась со мной планами на будущее. Жить она перейдет к одинокой племяннице, трудившейся кассиршей. У той была двухкомнатная квартирка. Двух комнат им вполне хватит. Племянница хочет оставить работу. На ее скромную пенсию и деньги тетки они смогут жить весьма сносно и протянут довольно долго. Лет на десять, а то и на пятнадцать им должно хватить. А больше пятнадцати лет она и не проживет. Племянница же, продав квартирку американцам, сможет на эти деньги найти себе место в приличном приюте для престарелых.