Наедине со Зверем

Ошарашено смотрю в спину уже удаляющегося мужчины и не верю своим ушам. Нет! Ко мне, мгновенно отмерев, направляются те двое, а Макс начинает гаденько смеяться. Перевожу взгляд на него и вижу, как он приставляет дуло пистолета к голове моей единственной подруги… Боже…

Меня берут под руки и тащат на выход. Желудок сжимается от ужаса, тошнота подступает к горлу, но я пытаюсь сопротивляться, вырываюсь изо всех сил и ору:

– Нет! Макс, пожалуйста! Отпусти её! Нет! Не убивайте её!

– Прости, красота, нам свидетели без надобности, – равнодушно бросает он и жмёт на курок.

После оглушительного звука выстрела я слышу собственный надрывный крик и всё ещё вижу перед глазами искривлённое ужасом лицо подруги и то, как её голова дергается в сторону, затем замерев. Меня скручивают судороги рвоты. Буквально выворачивает изнутри. Я смотрю на рвоту, а вижу кровь. Её кровь. Страх в её глазах. Это не правда. Этого просто не может быть! Я её не спасла…

Меня грубо дергают и продолжают куда-то тащить. Теперь я не вырываюсь. Сил не осталось. Всё зря. Мы все лишь пешки в играх мерзких ублюдков. Мухи. Прихлопнуть которых ничего не стоит.

Мне уже не страшно, я опустошена. Беспомощностью. Ничтожностью. Я не могу ни на что влиять. Нет у меня такой возможности. И никогда не было.

Меня усаживают на диван, я пытаюсь взять себя в руки, осмотреться, но не могу. Внутри пустота, бескомпромиссная, поглощающая. Во рту горечь, она же жжёт и в груди. Как мне жить дальше с мыслью, что из-за меня умерло два ни в чём не виноватых человека? С мыслью, что умерла она? Как?

Впрочем, жить мне придётся совсем недолго. Наверное, это даже хорошо.

Почему я не плачу? Почему не оплакиваю потерянную подругу? Мне же не плевать на то, что она умерла!

– Вероника, поверь, мне очень жаль, что пришлось так поступить с твоей знакомой.

Поднимаю глаза и пытаюсь сфокусировать взгляд на лице так похожем на моё собственное. Правда, у мужчины оно с острыми скулами, морщинами и жёстким выражением. Нет, мы не похожи. Совсем.

– Обманывайте себя, но не меня, – тихо выдыхаю я.

– На самом деле, я бы с удовольствием наладил с тобой отношения, но увы, не теперь. Что ж, отцы и дети не ладят и в более комфортных условиях. Понимаешь, Илья перекрывает мне кислород. Повторюсь, но мне пришлось так поступить, чтобы он пересмотрел своё поведение. Сменил его тактику.

– Что вам нужно от него? Что за мелочь, из-за которой гибнут люди?!

– Полагаю, ты имеешь право знать. У твоего мужчины отлично налажены каналы поставки оружия тогда, когда каналы поставки моего товара беспощадно душат. Я буквально не успеваю их налаживать. Я слишком стар для всего этого, Вероника. Устал. Мне просто нужно, чтобы мне перестали ставить палки в колёса. И присоединившись к каналам Ильи я убью сразу двух зайцев – свои каналы он душить не станет.

– Ваш товар – наркотики, – легко догадавшись, усмехаюсь я. И Илья, очевидно, делает всё, чтобы прекратить поставки. Я точно труп. – Илья не станет ради меня сотрудничать с поставщиком наркотиков. Ничего на свете не заставит его связаться с этой дрянью.

Неужели, никто не знает, как умерла его сестра?

– Ну-ну. Не недооценивай свою жизнь в его глазах. На неё плевать мне, но не ему. Сейчас сама убедишься.

Мужчина достаёт из внутреннего кармана пиджака телефон и через несколько секунд подставляет его к уху:

– Доброго времени суток, Илья… Да, мы с ней как раз обсудили то, что родные люди не могут быть чужими. Семья всегда остаётся семьёй. Надеюсь, ты тоже это понимаешь?.. С удовольствием, понимаю, как ты должно быть волновался.

Мужчина усмехается, убирает телефон от уха и, поставив его на громкую связь, подходит ближе ко мне:

– Скажи своему мужчине, что ты гостишь у папы.

– Вероника? – не дождавшись моей реакции, раздаётся из трубки напряжённый голос Ильи.

Сердце сжимается, горло схватывает судорога. Смотрю на телефон и не могу выдавить из себя ни слова. Не могу.

– Смелей, дочка, – елейно подбадривает меня мужчина.

– Вероника, ты в порядке?

– Да, – наконец, выталкиваю я из себя воздух.

– Прекрасно, – выдыхает и он. – Олег, думаю, дальше нам лучше пообщаться лично.

– Отличная мысль.

Мужчина вновь подставляет телефон к уху и, не оборачиваясь, вместе с парнями выходит из комнаты. Дверь запирают на ключ, оставляя меня в полном одиночестве.

Я не двигаюсь с места. И заставляю себя ни о чём не думать. Не хочу предполагать или на что-то надеяться. Имею ли я вообще право хотеть жить дальше? Ведь Катя и её муж мертвы. Они не заведут ребёнка, не воспитают человека, который бы стал лучше всех этих ублюдков.

И всё же, почему у меня нет слёз? Я бездушная тварь, радующаяся, что сама ещё жива?

Минуты тянуться – одна дольше другой. Я их замечаю и не замечаю одновременно. Апатия во всей своей красе. Почему-то она мне кажется такой знакомой. Наверное, после смерти мамы и до встречи с Ильёй я именно с ней и соседствовала. Это лучше, чем чувствовать. Лучше, чем боль.

Поэтому я не плачу.

Я вновь не выбираю жить с последствиями своих поступков. Я слабовольно погружаюсь в состояние, где ничего не беспокоит.