Наезд на актеров

— Ну что, Тухачев? Мне разговаривать с тобой, в общем-то, не о чем. Взяли тебя с огнестрельным оружием. За его незаконное хранение срок какой, наверное, знаешь, хотя пока и не сидел. Уточняю на всякий случай: статья 222, часть первая Уголовного кодекса, срок до трех лет… Положено мне выслушать твою байку, как ты пистолет только что нашел и собирался сдать в милицию, но наше внезапное задержание выполнить этот гражданский долг тебе помешало. Так что давай, я запишу.

Камбуз растерянно поглядел на опера.

— Да так и было… В пивной на Банковском в оставленной под столом сумке нашел…

— Ну-ну, — кивал Кострецов, водя ручкой по бумаге.

— Хотел эту пушку сдать. На кой мне оружие?!

Капитан отбросил ручку и внимательно поглядел на него.

— Ты к своей первой ходке готов?

— Не понял, — уловив сочувствие в голосе опера, с неосознанной еще надеждой произнес Камбуз.

— Я о романтике тюрьмы и зоны. Что тебе бывалые плели? Какой там мужской клуб? Как в крутые будешь выходить? О чефире, картишках, хохмах около параши…

Напоминание о тюремной параше Камбузу уже не понравилось. Он попытался было представить ту героику, о какой говорил Кострецов, но вспомнил лишь угреватую харю парня, солидно повествовавшего на блатхате о своих ярких впечатлениях: «Интере-есно… Чефир на горящих полотенцах варят… Интере-есно…» Чефира Камбуз не любил, водка и пиво с раками в пивной, где половину можешь на свои немерянные бабки напоить, были ему гораздо интереснее.

Опер небрежно продолжил:

— Смотри. Хочешь, давай в парашную академию, а хочешь — на воле гуляй.

— Не понял, — уже оживала в сердце Камбуза надежда мочиться в белый унитаз, а не в вонючую парашу.

— Расклад такой, — дружелюбно заговорил опер. — Взяли тебя с пушкой, срок обеспечен. Но могу на пистолет закрыть глаза и отпустить тебя без последствий, если подтвердишь показания твоего друга.

— Веревки?! — с удивлением спросил Камбуз.

— Веревки, в миру Пахомова Никиты, дважды осужденного за хищения. Он нам уже все выложил, — уверенно брал на понт Кость. — Вы из команды Грини Духа. «Плимут» угнан от театра Табакова. Сегодня пришел покупатель на него посмотреть.

У Камбуза все перемешалось в голове, распухшей от «ерша» и последних приключений. Он и вообразить не мог, чтобы истинно духовой Веревка раскололся до самых яиц. С какой стати?! Тот-то совершенно ничем не замазан.

Сполохи бурных размышлений плясали на простодушном лице Камбуза. Но вспомнил он разговоры Веревки о его ходках, отважном поведении корифана на допросах, где бьют и бьют, а ты сплевываешь кровь и с усмешкой молчишь, поэтому усмехнулся и тягуче сказал:

— Горбатого лепишь?! На фу-фу берешь?!

Лицо Кострецова снова стало сонным.

— А зачем мне это надо, если у Веревки другого выхода не было?.. Ладно, собрался на нарах повонять, скатертью дорожка.

Он опять начал писать.

У Камбуза душа снова кинулась в пятки: из тумана в башке снова полезла угреватая харя с его «интере-есно».

Уже вежливо Камбуз осведомился:

— Как это у Веревки выхода не было?

— Да так. На нем после недавней отсидки два дела висят. Давно его разыскиваем, сегодня случайно попался. Предъявили Веревке неоспоримые доказательства. А он рецидивист — длинненькая удавка зоны теперь ему ломится. Предложили помочь следствию. Он и пошел на то, чтобы срок скостить за сотрудничество. Романтика-то — это больше для трепа на блатхатах. А тем, кто парашу нюхал, снова к ней надолго никак не хочется.

Камбуз вспомнил, что Веревка не раз по пьяни многозначительно щерился, складывал грабли пальцев в эффектный веер и неясно намекал о больших делах, в которые замешан.

Пахомов-Веревка плел все это недалекому дружбану для укрепления своего авторитета. Ничем, кроме автоугонов у Духа, он не занимался. И вот его веера аукнулись у рыбака, программиста-«динамиста» и психоаналитика Кострецова.

Капитан лениво продолжал:

— Что ты себя с Веревкой равняешь? На тебе только ствол. Взяли мы его у тебя незаметно от других задержанных. Выйдешь, Гриня будет пытать, почему отпустили. Скажешь: успел пистолет закинуть, попал чистым. Мол, наплел в милиции, как положено. Напел, что хотел сообразить на троих, подсел к незнакомому Веревке, потом второй неизвестный, покупатель ваш, к вам в питейную компанию влез, — подсказывал Кострецов Камбузу версию, чтобы совпала она с тем, что Веревка будет говорить на обязательной разборке у Грини Духа.

Камбуз глубоко задумался. Он слыхал о законе выживания перед ментами и в зонах: «Не верь, не бойся, не проси». Но он испугался сразу, как только увидел легендарный почечный сейф с книжками в этой комнате. И Камбуз хотел верить кудрявому следователю. Мент точно высмеивал угреватое «интере-есно», когда мышами в коробе палят, да еще и варят будто б шерсть со своих хвостов. — Пиши за Гриню Духа, как все было, — решительно сказал Камбуз. — Закурить есть? — уже осмелев, попросил он.

Кость не пожалел ему своего «Мальборо» и начал старательски намытое золото показаний писать, писать.

Когда закончили, распрощались дружески. Попозже Кострецов приказал выпустить и Веревку.