Наезд на актеров

Кострецов вернулся с места происшествия в отдел и мрачно плюхнулся за стол. К нему зашел Топков, уже знающий об угоне выдающегося «роллса».

— Гриня Дух? — спросил он Кострецова.

— А кому ж еще быть! Так круто только он мог придумать. Охамел предельно: вчера мы его людей берем, а сегодня он такой умопомрачительный угон организовывает.

— Есть интересное в показаниях вчерашних задержанных?

— Да навалом. Морячка-салагу я взял на понт, он и раскололся. Конкретно обо всем не знает, но многое подсказал. Конвейер Грини идет на Кавказ, в СНГ. Но с этим, как и «роллсом», мне пока заниматься. А по твоей линии установил я основного по краже орденов из театров. Федя Труба!

— Звучная кличка, — усмехнулся Гена.

— Еще бы, специалист по орденам позаслуженнее, чем те «журналисты» Калинины, как утверждают знатоки из уголовной среды. Трубой-то Федю прозвали за юношеское малахольство, но потом он эту кликуху оправдал. К кому не залезет, дело того труба. Но сдает в последнее время Федя — нюхачом стал. Приметы его лисьи: треугольное лицо, тонкий длинный нос. Шнобель должен быть в прожилках: от постоянного употребления кокаина лопаются сосуды в носу. У Рузского был?

— Завтра пойду. Все никак не мог принять меня генерал.

— Это понятно: наверное, расстроен пропажей. Попытай-ка ты его о Феде на всякий случай, хотя я сомневаюсь, что Труба перед ним засветился. Он бригадир, как Гриня Дух, воспитывает подрастающую уголовень, и в основном лишь просчитывает операции для своих исполнителей.

Топков оживленно сказал:

— Рузским заниматься на безрыбьи требовалось. Теперь, когда есть конкретная наводка на Трубу, и у меня дело повеселее пойдет.

— Да, Гена, сейчас нам надо только разматывать. Дух и Труба установлены, очередь за определением рыбацкой снасти. Эти два бригадира окуни крупные, будем теперь пробовать их на донные удочки, а потом, глядишь, и мормышку подбросим, а то и блесну.

Лейтенант рассмеялся.

— Ты бы мне мормышку показал, слово уж больно смешное. Блесну-то я себе представляю.

— Мормышка — это металлический грузик со впаянным в него крючком. Часто каплевидная, хотя бывает и другой формы. И цвета тоже разные. Вроде миниатюрной блесенки, только с наживкой на крючке. Окунь на нее с удовольствием идет.

— Так ты Духу ее уже кидал, раз зацепил вчера его мальков? — улыбнулся Топков. — Можно и так сказать — в смысле того что поддразнил. Мормышкой-то надо постоянно в воде играть, она не должна быть в покое, иначе рыба не заинтересуется. У рыбака удочка все время в движении: толчки, поддергивания, — мормышка, сверкая, и скачет внизу. Поддразнил я Духа, потому что взял его парней сидящими в машине. Мог бы дать им отъехать и припаять угон, но не стал. Понадеялся, выжму что-то из них и отпущу. Так и вышло.

— Среагировал Дух на это своеобразно, — поправив очки, заметил Гена.

— Что «роллс» угнал? Да, это нелогично. Но разве психованных блатяков поймешь?! Тут мог быть на мой вызов его вызов: положил, мол, я на ментов хер с прибором. А может, и безвыходность. Опера на хвосте, а угонять надо. В каком случае так мог помыслить Гриня, товарищ лейтенант? — преподавательским голосом спросил Кострецов. — Если есть у него очень авторитетный и неумолимый заказчик. И он у Духа, скорее всего, есть, потому что такой эффектный и засвеченный «роллс» может позволить себе иметь только могущественный мафиозо.

— Пять за ответ, Топков. Поэтому дальше щупать будем Духа все же со дна, пока не отвлекаясь на мормышки. Запустимся под него поглубже, за ним могут быть люди очень серьезные.

Глава 6

Утром Топков встретился с генералом Рузским.

Тот оказался подтянутым, сухощавым стариком. Взгляд не потерял командирской твердости, но породистое лицо генерала было учтиво. Очень он походил на артиста Кторова в роли старого князя Болконского в киноэпопее Бондарчука «Война и мир».

Квартира одиноко живущего генерала была увешана старинными картинами, в комнате стояли застекленные стенды с коллекциями орденов, медалей и других воинских отличий. Топков обратил внимание на пучки наградного холодного оружия, разместившегося по стенам. Были среди них клинки и в осыпи алмазов, бриллиантов. Они присели на диван посреди этого великолепия. Бывший историк Гена не утерпел и спросил:

— Вы, извините, из тех Рузских?

— Из каких? — насмешливо осведомился генерал.

— Самый известный — генерал от инфантерии Николай Владимирович Рузский. В первую мировую войну был главнокомандующим российскими армиями Северо-Западного фронта, потом — армиями Северного фронта.

Генерал усмехнулся.

— Теперь осмеливаюсь сказать, что я из тех самых Рузских. А сколько приходилось от рода открещиваться. Я и одну букву в фамилии опускал: Рузкий. И переиначивать пробовал: Русский. А все равно в тридцатых годах чуть не расстреляли. Спасло только то, что в то время уничтожением высоких командиров занялись, а я был в младших чинах. Ну, а потом война все перепутала, и удалось мне стать советским генералом.

— У Рузских генеральство природное. Ваш родственник в первую мировую войну отличился.

Генерал нахмурился и произнес: