Наездники

Я оглядываю тех, кто расположился на ступеньках библиотеки. Старик, глаза пустые, сидит на газете. Мальчишка лет тринадцати, ноздри раздуваются. Толстушка. Неужели все оседланные? Ощущение такое, что вокруг меня сегодня все Наездники. Чем больше я изучаю оседланных, тем больше убеждаюсь, что я сейчас свободен. В последний раз я был свободен от Наездников три месяца. А некоторые, говорят, вообще не бывают свободными.

Их телами Наездники очень интересуются и у них свобода бывает только на день, на неделю, на час. Мы не смогли определить, сколько же Наездников отравило наш мир. Может быть, миллионы? Или, может быть, пять? Сколько же?

Снежинки кружатся в сером небе. Центральная сказала, что вряд ли будут осадки. Они что, и Центральную тоже оседлали этим утром?

Я вижу девушку. Она сидит по диагонали от меня, пять шагов вверх и метров тридцать дальше. Юбка у нее натянута на коленях и видны прекрасные ноги. Молодая. Волосы темно-каштанового цвета. Очень просто одета. Ей до тридцати. На ней темно-зеленое пальто и на губах помада пурпурного оттенка. Губы полные, нос тонкий, высокий лоб, брови тщательно выщипаны.

Я знаю ее.

Последние три ночи я провел с ней в моей комнате. Это именно она.

Оседланная, она пришла ко мне и, оседланный, я спал с ней. Я уверен в этом. Завеса памяти приоткрывается и я вижу ее обнаженное тело на моей постели.

Но как же я могу помнить это?

Воспоминание слишком сильное, чтобы быть иллюзией. Определенно есть что-то, что мне позволили запомнить. Я продолжаю вспоминать. Я вспоминаю, как от удовольствия она издавала мягкие, прерывистые звуки. Я знаю, что мое тело не подвело меня в эти три ночи и я смог ее удовлетворить.

Больше того. Я вспоминаю музыку волнами, запах юности, исходящий от ее волос, шелест зимних деревьев. Каким-то образом она возвращает мне время невинности, время, когда я был еще юным, а девушки загадочными существами, время вечеринок и танцев, теплоты и секретов.

Теперь меня тянет к ней.

В таких случаях тоже действует этикет. Является плохим вкусом подходить к тому, с кем встречались, когда были оседланы. Подобная встреча не дает никаких преимуществ. Незнакомка остается незнакомкой. И не играет роли, что она делала или говорила во время вашей невольной совместной жизни.

И все-таки, меня к ней тянет.

Но зачем нарушать табу? Зачем нужно это серьезное нарушение этикета?

Никогда я не делал ничего подобного. Я всегда был щепетилен.

Но я встаю и иду вдоль ступеньки, на которой сидел, оказываюсь ниже ее, гляжу на нее и она автоматически сдвигает ноги, как будто осознает, что ее поза нескромна. Из этого жеста я понимаю, что сейчас она не оседлана. Мы встречаемся глазами. У нее подернутые дымкой зеленые глаза.

Она красива, и я напрягаю память, чтобы вспомнить больше подробностей нашей страсти.

Взбираюсь по ступенькам и останавливаюсь около нее.

«Привет», – говорю я.

Она глядит безразличным взглядом. Кажется, она меня не узнает. Ее глаза слегка затуманены, как бывает всегда, когда уходит Наездник. Она сжимает губы и долгим взглядом оценивает меня.

«Привет», – отвечает она холодно. – «По-моему, мы не знакомы».

«Нет, не знакомы. Но у меня такое ощущение, что именно сейчас вам не хочется одиночества. И мне тоже».

Своим взглядом я пытаюсь показать, что мои побуждения приличны. «Идет снежок», – говорю я. «Мы можем найти место потеплее. Я хотел бы с вами поговорить».

«О чем?» «Давайте пойдем куда-нибудь и я расскажу. Меня зовут Чарлз Рот».

«Хэлен Мартин».

Она встает. Еще не отбросила холодное безразличие. Она подозрительна, и ей от этого не по себе. Но по крайней мере, она хочет пойти со мной.

Хороший знак.

«Не слишком ли рано, чтобы выпить?» – спрашиваю я.

«Не уверена. Даже не знаю, который час».

«Еще нет двенадцати».

«Все равно, давайте выпьем», – говорит она и мы оба улыбаемся.

Мы идем через дорогу в коктейль-бар.

Сидя лицом к лицу в полумраке, потягиваем наши напитки. Она пьет «дайкири», а я – «кровавую Мэри». Она слегка расслабляется. Я спрашиваю себя, чего же хочу от нее. Разделить с ней постель? Но я три ночи получал это удовольствие, хотя она ничего не знает. Мне хочется чего-то большего.

Чего?

У нее воспаленные глаза. Она мало спала за эти три ночи.

Я говорю: «Вам было очень неприятно?»

«Что именно?»

«Наездник».

Ее лицо искажается, как от удара хлыстом.

«Откуда вы знаете, что у меня был Наездник?» «Просто знаю».

«Наверно, не нужно говорить об этом».

«Я без предрассудков», – говорю я. – «Мой Наездник покинул меня этой ночью. Я был оседлан со вторника».

«А мой, кажется, оставил меня часа два тому назад». Ее щека розовеет.

Она делает усилие, говоря об этом. "Я была оседлана в понедельник ночью.

Это было в пятый раз".

«И у меня тоже».

Мы прокручиваем свои бокалы. Растет взаимный внутренний контакт, слова почти не нужны. Недавние переживания дают некоторую общность, хотя Хэлен и не представляет, насколько интимными они были.

Мы беседуем. Она дизайнер витрин магазинов. В нескольких кварталах отсюда у нее небольшая квартира. Живет сама. Она спрашивает, чем занимаюсь я. «Анализ ценных бумаг», – отвечаю. Она улыбается. Ее зубы безупречны.