Нагие и мёртвые

— Мы все останемся на линии огня до утра, — сказал он им. — Я не думаю, что японцы попытаются атаковать еще раз, но ручаться ни за что нельзя, поэтому спать никому не разрешаю. До рассвета остался какой-нибудь час, никто не умрет от этого.

— Я и так не пошел бы спать, — прошептал Гольдстейн. — Какой уж тут сон, если такая побудка…

— Да? Я тоже не веселился, ожидая их, — заметил Крофт. Он почувствовал легкую дрожь от утренней прохлады и с некоторым смущением подумал, что впервые в жизни действительно испытал какой-то страх. — Проклятые япошки, — пробормотал он.

Уставшие ноги едва держали его, и Крофт медленно пошел к своему пулемету. «Ненавижу их», — подумал он про себя.

— Как-нибудь я задушу япошку собственными руками, — сказал он вслух.

На освещаемой луной реке гонимые течением неуклюже поворачивались тела убитых японских солдат…

Машина времени. Сэм Крофт, или охотник

Это был сухопарый парень среднего роста, но держался он всегда так прямо, что казался высоким. Его узкое треугольной формы лицо абсолютно ничего не выражало. Ничего не выражали его маленький рот, впалые щеки и короткий прямой нос. Впечатление производил лишь леденяще-холодный взгляд глубоко посаженных синих глаз… Он был хорошо подготовленным бывалым солдатом. Разговаривал обычно мало. Глубоко презирал почти всех окружающих, ненавидел слабость и практически никого и ничего не любил. Душа его стремилась к какому-то смутному, еще не сложившемуся идеалу, а к какому, он сам толком не понимал.

А почему Крофт стал таким?

Причин много.

Он такой потому, что кругом коррупция и продажность. Потому, что дьявол превратил его в своего слугу. Потому, что он техасец. Потому, что он отверг бога.

Он такой потому, что те немногие женщины, которых он любил, обманули его. А может быть, потому, что он просто родился таким, или потому, что никак не мог приспособиться к окружающей действительности.

Отец Сэма, Джесс Крофт, бывало, говорил: «Мой Сэм злой парень; наверно, он был таким с пеленок». А потом, вспомнив о своей болезненной жене, слабой, но кроткой и ласковой женщине, он иногда добавлял: «Конечно, Сэм был вскормлен материнским молоком, но, по-моему, оно прокисало в нем прежде, чем попасть в желудок: нескисшее молоко его желудок не принимал». После этого Джесс громко смеялся, сморкался в ладонь и вытирал ее о свои грубые рабочие штаны, стоя перед своим грязным деревянным коровником на красной иссохшей земле Западного Техаса. «Как же, как же, помню, однажды взял я Сэма на охоту, — продолжал Джесс. — Тогда он был совсем еще малышка — и ружья-то поднять как следует не мог… Но стрелял он метко, воображал себя взрослым и храбрым с самых малых лет и, должен сказать вам, страшно не любил, если кто-нибудь вмешивался в его дела. Помощь взрослых раздражала его, несмотря на то что сам-то он, паршивец, был с ноготок. Не переносил, если кто-нибудь в чем-то превосходил его. Отлупить его по-настоящему было невозможно. Бывало, бил его до полусмерти, а он ни звука, и никаких слез… Просто стоял и этак зло смотрел на меня, как будто примеряясь, как дать мне сдачи, а может быть, даже прикидывал, как бы пустить мне пулю в лоб».

^.

Крофт выезжал на охоту рано. Зимой охота начиналась с двадцатимильной поездки в потрепанном открытом фордике по ухабистой затвердевшей дороге. Гонимая холодным ветром пыль техасской пустыни драла лицо, словно наждак. Двое на переднем сиденье почти не разговаривали; тот, кто сидел не за рулем, то и дело дышал на пальцы рук, чтобы согреть их. Когда они подъезжали к лесу, над коричнево-красным гребнем горного хребта показывался краешек восходящего солнца.

— Ну вот смотри, мальчик, на эту тропинку: по ней проходят олени. Таких проворных людей, чтобы угнаться за оленем, нет. Поэтому садись здесь и жди, пока они появятся. Сидеть нужно в таком месте, чтобы ветер дул от оленей к тебе, а не наоборот. Ждать придется долго.

Мальчик сидит в лесу, ему холодно, он дрожит. «Что я, дурак, что ли, сидеть здесь и ждать старого оленя? Я лучше пойду по следу», — решает он.

Он идет крадучись через лес. Ветер дует в лицо. Темно. Деревья кажутся серебристо-коричневыми, почва — густо-оливковый бархат. «Где же этот проклятый старый олень?» Мальчик гневно наподдает ногой оказавшийся на пути прутик и тут же замирает: мимо по кустам пронесся олень-самец. «Черт бы побрал этих старых рогачей! Быстро бегают».