Наглый. Дерзкий. Родной

– И что ты у него украла?

– Белку! – припечатала подруга.

Из моих уст вырвался только нервный смешок.

– В белке этот опер намочаленный сидел, ты можешь себе такое представить? Вчера явился, зараза. «Наталья Алексеевна, белочку верните, она в аренде», – спародировала она Добермана Борисовича.

Я не знала, смеяться, плакать или просить политического убежища в Германии.

– А ты?

– А я сама уже белочку с этой белочкой поймала и психанула! В общем, не отдала. Сказала, что если у него ко мне какие-то претензии, пусть шлет повестку.

– А он?

– А он сам с утра явился. У, морда! Глазами сверкает и гаркает, мол, не дело это, Наталья Алексеевна, белку не отдавать.

Я прикрыла рот ладонью и старалась не рассмеяться. Зная характер моей Натали, Доберману Борисовичу очень не подфартило.

– Зачем он вообще в нее влез? – заинтересовалась я.

– Хороший вопрос, – согласилась Ната, – наш Добермасик сына поздравлял в тот день. Пять лет.

– Добермасик? – не выдержала я. – Так ты белку отдала?

– Нет, – отрезала подруга, – я две недели на нее смотрела и нервничала, а до этого на допросе у Добермана тоже нервничала. Пусть и он теперь понервничает, гад.

– Ната, – я побледнела и схватилась за сердце, – в тот день, когда мы белку поймали… За мной Мот приезжал! А если Доберман…

– А если Доберман ему что-то предъявит, то спросим у самого Токарева, какого хрена он честь мундира позорит, гуляя ночью, пьяный, в костюме белки! А учитывая, что он мне глазки строил во все стороны, то и сам Добермасик не прочь завести внеслужебные отношения с бывшей подозреваемой.

– Так он к тебе подкатывал? – сообразила я.

– Ага. Только вот непонятно, с какой целью. То ли у Добермана осенний гон начался, то ли костюм ему уже как родной и он не может с ним расстаться. Есть подозрение, что опер тот вечер тоже не весь помнит.

– Он тебе совсем не нравится?

– Катя, – угрожающе прошипела Натали.

– Что? Он у нас уже Добермасик… Может, он на работе грозный доберман, а дома милый шпиц? – предположила я.

– Опера мне только в доме не хватало. Не смотри так, твой Мот – исключение из правил, да и ты отчаянная и влюбилась. К тому же у него сын!

– Это минус? – напряглась я.

– Сын – нет, а вот предполагаемая супруга – очень даже весомый минус. Я принципиально с женатыми дел не имею. Не нравится он мне, Кать, хоть убей! У меня каждый разговор есть ощущение, что я на допросе.

Мы помолчали, пока я наливала чай. Придвинула чашку к подруге и прыснула от смеха:

– Ната, верни Добермасику белку!

– Не верну, белка в заложниках, – пробурчала подруга, которая, кажется, решила пойти на принцип, дабы каждая потерянная в кабинете опера нервная клетка была отомщена.

– Осторожнее с ним, – напоследок посоветовала я и глянула на часы. – Пошли работать?

– Да, мне нужно отвлечься, – согласилась подруга.

До самого закрытия мы работали с редкими перерывами. Я же, помимо работы, еще и развлекала Федора, который к обеду заскучал, но мужественно не подавал вида, с кем-то переписываясь в телефоне.

Где-то на периферии весь день меня мучила тревога о том, что Доберман Борисович мог вспомнить Мота и организовать нам проблемы. И я надеялась, что все обойдется.

Наконец, последний посетитель был причесан, подстрижен и уложен, а мы, удовлетворенные работой, отправились по домам.

Рутина затянула, не подпуская упаднические мысли. Мы с Федей приготовили ужин, съели его, посмотрели мультфильм, собрали «Лего» и отправились спать.

Уснула я, стоило только забраться под одеяло, но ненадолго. Около полуночи ожил мой телефон. Я с трудом разлепила один глаз и ответила, не посмотрев даже, кто звонит.

– Катерина, пустишь? – хрипло попросил Матвей.

По мне словно электрический ток пустили, а сердце забилось в горле.

– Где ты?

– За дверью. Не хочу Федю разбудить.

Я вскочила и полетела в прихожую. Открыла дверь и повисла у него на шее, нежась в уютных и таких крепких объятиях.

– Соскучился, сил нет, – признался Мот. – Так пустишь?

– Входи, – согласилась я.

Матвей снял обувь, взял меня за руку и, не включая свет, повел в спальню. Зашуршал одеждой, подхватил меня за талию и утащил за собой в кровать.

В ту ночь у нас не было сил заниматься любовью. Матвей выглядел очень усталым и вымотанным. Он перевернул меня спиной к себе, обнял, прижимая к своему телу, уткнулся носом мне в макушку и блаженно выдохнул. А я, разморенная его близостью, снова уплыла в объятия Морфея, ловя себя на том, что мне до безумия легко, хорошо и безопасно рядом с ним.

Утро было добрым. Я проснулась, сладко потянулась и поняла, что сплю одна, а из гостиной доносятся очень странные звуки.

Откинула одеяло, поднялась и отправилась выяснять, что за шум. Открыла дверь, выглянула в гостиную и не удержалась от смеха.

Федя с Матвеем устроили шутливую дуэль на мечах, вместо рыцарского шлема приспособив на головы мои кастрюли. Ручки тех самых кастрюль смотрелись на головах по-боевому, а два рыцаря скакали по комнате сражаясь. Оба периодически поправляли скатывающиеся то на лоб, то на ухо «шлемы».

– Катерина, – расплылся в улыбке Матвей, заметив скромную меня на пороге.

– Доброе утро, мам!