Но хуже всего паршивое ощущение, что кроме нас и диких животных – а мы то и дело видим кабаньи и лосиные следы, чувствуем запах кабана, который ни с чем не перепутаешь, – здесь никого живого нет. Перед тем как мы вошли в лес, координатор намекнул, что мы «работаем на лежачего»: человек возраста нашего потерявшегося, без физических и психических патологий, должен был выйти из этого леса сам.
– Видимо, с ним что-то случилось, – сделал тогда вывод координатор.
«Случилось» означает: с ним произошло что-то, что в лучшем случае лишило его подвижности.
– Ты как к трупам относишься? – читает мои мысли старшая группы.
Я думаю и честно говорю, что еще не знаю.
Грибов мало, что тоже странно для такого дикого леса. В начале нашего пути я не смогла удержаться от искушения и подхватила на ходу крупный подберезовик, потом два белых. Но это было в начале, а в конце, когда отчетливо чувствую, что лес нами недоволен, я все вытряхиваю и, кажется, вслух извиняюсь, прошу духов этого леса отдать нам то, что мы ищем, отпустить нас с миром, и мы ничего лишнего не возьмем, оставим его в покое. Лес мрачно прислушивается. Старшая молчит и не удивляется…
Мы выходим из болота на прорытую грейдером траншею, я съезжаю на спине по насыпи и лежу, наслаждаясь тем, что меня не едят, что вокруг нет мокрой крапивы, хлещущей по лицу, что не надо перелезать через бревна, изображая из себя акробата…
Поиск – это такая редкая ситуация, когда ты случайным образом оказываешься в компании не очень близких или вообще незнакомых тебе людей, а дальше вы с ними несколько часов проводите бок о бок, и, случись что, «назад пятьсот, вперед пятьсот» – вас мало, именно вы будете друг другу помогать, больше никто. И когда вы вместе проходите этот путь, вы или проникаетесь взаимной симпатией и про себя решаете, что с этим человеком пойдете снова, или понимаете, что больше с ним не пойдете никогда.
Мое почти отчаяние на выходе из леса вознаграждается тем, что меня явно признали за свою несколько важных для меня людей. На меня благожелательно смотрит старшая группы. Координатор встречает нас на машине и сразу сует бутылку с водой со словами:
– Это вам явно сейчас нужно.
Вода непростая, с какими-то солями и магниями…
В штабе нам дают канистру с водой и мыло – помыться. К нашему выходу настрогали бутерброды, и я снова готова реветь, но если час назад это было от отчаяния, то сейчас – потому что чувствую себя полноправной частью этого удивительного сообщества. Я устала, как собака, я мокрая, грязная и потная, у меня укусы на лице, царапины на руках и свежие синяки на ногах, на ботинках чудовищный слой болотной грязи с песком, а штаны перепачканы доверху, но сегодня я точно знаю, что могу с полным правом говорить о них «мы».
Из леса я выходила с четким ощущением, что не знаю, когда в следующий раз захочу в лес и поеду на поиск. Сутки спустя поняла: скоро.
P. S. Потерявшийся умер в лесу: сердце. Мгновенно.
Почти у каждого из нас есть странные и малообъяснимые истории из опыта поисков в ночных лесах, на кладбищах и в заброшенных зданиях. Однако обычно мы далеки от того, чтобы демонизировать ночной лес, и знаем, что кружит по лесу не леший, что кричит не кикимора и так далее. Более того, мы даже не верим в приметы из школьных учебников по окружающему миру и ОБЖ, потому что не раз их проверяли: увы, но мох далеко не всегда растет на севере, а довольно часто опоясывает все дерево или вообще нагло вырастает на южной стороне, муравейники тоже располагаются как им хочется, и ветки деревьев, учебников не читавших, кучно растут не в соответствии со сторонами света, а там, где есть для этого место.
Обыкновенная галлюцинация
В июне начиная часов с трех работать в подмосковном лесу на отклик почти бесполезно: надрываются лягушки, орут соловьи, сороки, сойки и вся данная богом лесу пернатая живность. Сначала надо их перекричать, а потом попытаться услышать что-то в ответ, обычно это малорезультативно.