Найден, жив! Записки о поисковом отряде «Лиза Алерт»

Я стала брыкаться, но Гриша умеет говорить спокойно, дружелюбно и при этом очень убедительно. Я благословила уходящих в лес «лис» на удачу, они ушли, и я начала устраиваться на заднем сиденье своей машины на ночлег.

За окном тишина, в машину вползает запах сырости. Коллеги о чем-то негромко бубнят на одной ноте. Я устраиваюсь поудобнее на скомканной под головой кофте и натягиваю на себя ветровку, стараясь уместиться под ней целиком. Как лучше – свесить ноги или согнуть, чтобы они затекли через 15 минут? И вообще – почему у меня нет подушки и спальника? В самом деле, почему бы в машине, в которой с незапамятных времен болтается с десяток книг, пакет бус из Индии, каска для верховой езды, мешок аудиодисков, большой пустой чемодан, зимние варежки, засохшая головка чеснока, туфли на шпильках и плюшевый йети, не быть спальнику?

Слышу Гришин голос:

– По-моему, у кого-то не выключены фары.

Я вскидываюсь, но Гриша уже тихо открыл дверь и все сделал. И мне:

– Спи, спи!

Я послушно ложусь обратно. В машине слишком холодно, светло, душно и жестко. «Не засну», – успеваю огорченно подумать я и с этой мыслью отключаюсь.

В начале восьмого меня будит мрачная Нафка. По ее виду я понимаю, что о результате можно не спрашивать. Умываюсь питьевой водой из бутылки и выползаю на свет божий. Надо понимать, что сегодняшние поисковики почти все – координаторы (еще одна симпатичная для меня черта: когда некому искать, координаторы встают и едут простыми поисковиками). Эти вообще звери. Для них неудача – личный вызов. Стоят недовольные, смотрят карту, треки, спорят, отлавливают и опрашивают прохожих-собачников:

– Простите, а вы здесь живете?

Помимо дедушки, который через полдня без лекарств не сможет передвигаться – будет фактически парализован, мы ищем некое зеленое строение в лесу: о том, что оно находится рядом с ним, дедушка успел сообщить по телефону прежде, чем прошли эти полдня и он перестал говорить. Поэтому поисковики рассматривают карты со спутников, выспрашивают у прохожих, что тут есть зеленого, а я, поняв по их оживленным голосам, что появились новые интересные идеи и Москва отменяется, иду натягивать поисковые штаны и ботинки. (Это я специально, чтобы ограничить себя и не идти в лес, не взяла свой поисковый рюкзак с водой, едой, зажигалками и прочим, но зато собрала полный комплект одежды для леса. «Л» – логика.)

У нас, то есть, конечно, у них – я только кивала, делая умное лицо, – появились три версии, основанные на свидетельствах местных, их надо проверить. Как поспавшая и самая бодрая, я выражаю готовность ринуться в наиболее непролазные дебри, и мы с Севой Будкиным отправляемся в заросли борщевика, где группа слышала какие-то неясные звуки. (Обессилевший пожилой и полупарализованный человек может издавать очень отличающиеся от обычного крика звуки.)

Пока мы добираемся до точки, солнце уже вовсю раскочегаривается, и с меня начинает лить пот. Это нормально, если на вас штаны и ветровка из гортекса и ботинки, в которых можно переходить реки, – в другой одежде в борщевик лучше не соваться. Сева благородно ставит меня на самый край зарослей – под предлогом того, что этот участок прочесать очень важно, а ему из середины и так все видно. Я делаю вид, что верю, и мы «чешем» дикие, чудовищные, какие-то динозаврьи заросли шестиметрового борщевика. Когда под ногами с хрустом ломается очередной ствол толщиной в руку, я вспоминаю «День триффидов» и вздрагиваю. Что-то в этом растении не то. Не удивлюсь, если оно сознательно захватывает землю.

Но это все лирика, а вот получить хлестнувшим стеблем по лицу или задеть листом участок голой кожи между перчаткой и курткой – удовольствие ниже среднего, поэтому я сосредотачиваюсь, по максимуму втягиваю конечности в рукава, как черепаха, и погружаю лицо в воротник. Через заросли с шумом продирается Будкин. Он похож на студента-революционера – лицо до глаз повязано белой медицинской косынкой, очки, шляпа; для полного сходства не хватает бутылки с зажигательной смесью в поднятой руке.

Продравшись через борщевик, встречаемся с другой «лисой», которая проверяла вторую версию, вместе углубляемся в поле по газопроводу, безрезультатно «пробивая» с ней третью, отчитываемся координатору и едем домой. Через два часа интересной дорожной беседы, когда мы уже в Москве, у Нафки звонит телефон: ее жених сообщает, что наш потерявшийся найден-жив.

– Что?! – кричит Нафка. – Где он был?!

Она звонит координатору, подъехавшему утром к поисковикам, но поскольку группы на месте заняты эвакуацией, более точного ответа на вопрос «Где нашли?», чем «В лесу», получить пока не удается. Мои спутники одновременно рады и раздосадованы – но не тем, что деда нашли не они, а тем, что они, возможно, прошли мимо него во время поиска. Вот это для них действительно драма. Анализируют, спорят, вспоминают, где были и что видели.