Найденыш

Спали они с Дианой на одной кровати. Само собой — раздеваться догола Уна не стала, легла в нижнем белье — таких же как у Дианы штанах тонкого полотна с кружавчиками и такой же тонкой рубашке, надеваемыми под меховую одежду. Только носки сняла, хотя и некоторое время раздумывала — стоит ли? Если печи под утро остынут (в доме было сразу три печи!), то станет прохладно и ноги могут замерзнуть. Но обдумав и посмотрев на пуховое одеяло, решила, что обойдется без носков. Под таким-то одеялом!

Уна свалилась на кровать, накрылась одеялом и прижалась к теплой, посапывающей дочке. Хорошо!

Перед тем как свалиться — сходила в туалет, а потом пошла узнать как там дела у Кахира, которого устроили где-то в сенцах. И там уже узнала у одной из невесток Кормака, что Кахира покормили сырым мясом (олениной), дали еще и каши, он все сожрал, облизнулся, попросился во двор — где легко, как будто никакого забора и не было, перемахнул ограду в полтора человеческих роста высотой и куда-то унесся — только его и видели. В общем — с Кахиром все в порядке. Сыт, и делает что хочет. Впрочем — как и всегда.

Спалось Уне хорошо, почти без снов. Только под утро ей приснился сон, что она бегает по лесу — обнаженная, свободная, как птица! Или как волчица. Вокруг тишина, покой, и только опавшая хвоя мелькает перед глазами, да стволы деревьев от скорости бега сливаются в темные полосы по левому и правому боку. Бежать приятно, бежать — это наслаждение! Кровь играет, запахи бьют в широко раскрытые ноздри, а она все бежит, бежит, бежит…

Уна проснулась, вспоминая сон — как от толчка. И подумала, что это совсем не ее сон. Так бывает. Сны витают в воздухе, садятся на людей, и ты можешь увидеть сон птицы — и тогда летаешь над землей. Или сон волчицы — вот как сейчас. И бежишь, бежишь…

Без завтрака их не отпустили. Вчерашние пироги, горячий компот — все, как положено. Завтракали втроем, если не считать жены Кормака Фенелы и одной из невесток, которые подавали пироги, масло, молоко, и за столом практически не сидели. Готовили что-то к обеду. Остальные были уже на работе — с рассветом.

Уна даже усмехнулась — после ее затворничества такой шумный дом кажется чем-то странным, и… даже чуточку неприятным. Привыкаешь, что уж тут… и к одиночеству привыкаешь.

***

Дом покойного купца не то чтобы понравился с первого взгляда, он… просто потряс Уну. После ее домишки в лесу, в котором она прожила столько лет, оказаться в двухэтажном пятикомнатном доме с двумя печами — это просто сказка какая-то! Дом делился на две части, между которыми была перегородка с тяжелой, плотно закрывающейся дверью. Скорее всего он был построен на две семьи, а потом соединен в один. На одной стороне было две комнаты, на другой — три (не считая гостиных — только спальни). Скорее всего третья комната на второй половине некогда служила кухней, а потом ее переделали в спальню. Нижний этаж, как и везде — хозяйственный — амбар, хлев, погреб и все такое.

Обстановка почти что вся осталась на месте — столы, стулья, и все такое. Даже ложки, вилки и ножи — все лежало на своих местах, и это были достаточно дорогие столовые приборы, хоть и не серебряные, но стальные, покрытые серебром. Как это не растащили, как сам Глава не унес к себе хотя бы столовые приборы и стеклянные бокалы — для Уны это стало загадкой. Но спрашивать не стала, опасаясь обидеть Кормака. Раньше она никогда с ним так близко не общалась, все на бегу, и теперь ей уже казались сомнительными утверждения, что это он пригреб себе часть обстановки покойной лекарки и всю столовую посуду. Точно-то она не знала, это ей пациенты рассказали, а мало ли что они наболтают? Про нее — вон какие гадости говорили!

Уже когда выходили из дома, Кормак мрачно сказал:

— Я замок сбил, когда узнал что Гершены все померли, и свой повесил. И сказал, что если кто влезет — сам башку откручу. С твоим домом я поздно узнал о смерти лекарки — частично уже растащили. Сама знаешь, лесорубы — у сезонников всяких придурков хватает. В общем — все это теперь твое. Я ведь обещал!

— Но это очень много! Очень! — недоверчиво помотала головой Уна — Слишком уж щедрый жест!

— Ну, считай, что я оплатил тебе не только это лечение моей внучки, но и все лечения вперед! Всей моей семьи! Устраивает?

Кормак гулко хохотнул, и тут же посерьезнел: