Найди меня, если сможешь

А потом в приют пришел работать Лайам. И теперь есть свидетели: я, Кеннеди, Хантер Лонг. Надеюсь, при поддержке полиции мы добьемся успеха. Нет прямых доказательств, но есть достаточное количество фактов.

Агент Лоуэлл смотрит вверх. Его внимание привлекло царапанье из комнаты Лайама. Я тоже его слышу. И почти привык.

– Это тот, о ком я думаю? – спрашивает он.

– Он пока там в комнате, все ищет, – с улыбкой говорит мама.

Как выяснилось, шумиха в прессе может оказаться полезным делом. Помните, после панихиды раздался телефонный звонок? Женский голос сообщил, что не может к нам дозвониться уже несколько дней. «Кажется, я должна вам кое-что вернуть», – сказала она и описала нашего Колби: рыжий в белых пятнах с рыжим хвостом.

– Два года назад я увидела этого тощего пса у себя в саду – он что-то откапывал. Перепуганный, голодный.

Я застыл с трубкой в руке. Даже родители заметили.

– На нем не было ошейника. Я подумала, что он потерялся. Объявления расклеила. Но вы же понимаете, я далеко от вас живу….

– Нолан, что случилось? – Отец встал и подошел ко мне.

Я показываю ему, что все в порядке. Кладу трубку. Поверить не могу.

– Колби, Колби нашелся!

И вот он дома. Наполовину наша собака, наполовину – другого человека. И его все время тянет в пустую комнату Лайама. Весь первый день он скребся под дверью, пока я его не впустил, затем он сидел посреди комнаты, уставившись на что-то, видимое только ему одному. И сейчас он снова там.

Иногда мне кажется, будто Колби чует что-то, что мы неспособны увидеть. А иногда я думаю, как неожиданно возвращается утраченное, то, что мы и не надеялись вернуть.

47

Кеннеди

В холле Сумеречного дома все новое. Слишком новое. Краска, лампочка, перила. Мы пытаемся забыть, какая невыносимо страшная история здесь произошла. И когда я смотрю на это все, в памяти возникает лишь ощущение ужаса и темнота.

Сложнее всего с первой фотографией. Гвоздь в руках ходит ходуном. Со второй – уже легче. А потом я вешаю еще одну, и еще. И вот вдоль всей лестницы висят семейные фото: мама, я, Элиот – все мы улыбаемся. Все те фото, которые риелторша поснимала и спрятала в кладовке. Иногда мне кажется, что в фотографиях, покрывающих стены дома Нолана, тоже что-то есть: они – напоминание, надежда, они помогают двигаться вперед.

В дверь стучат, но я не слышала, чтобы подъезжала машина. У меня начались каникулы, Джо в университете, Нолан на встрече с детективами по делу брата, в котором открылись новые факты. Я бросаю взгляд в окно гостиной, но вижу только, что кто-то топчется на крыльце. Открываю дверь. Похоже, Марко не ожидал меня здесь увидеть. Он уже собирался уходить, хотя сам первый постучал. Ну и дела.

– Привет. Увидел твой велик, – сообщает он и показывает на прислоненный к стене дома велосипед.

Я распахиваю дверь, и он, поколебавшись, все же переступает порог, оглядывается по сторонам.

– Табличку «ПРОДАЕТСЯ» убрали. Ты возвращаешься сюда?

– Мы пока еще не решили.

Но это возможно. Мы затаились и ждем решения суда. А попутно думаем, где нам будет удобнее жить, если Элиот скоро вернется, как надеется адвокат. Если он вернется, я хочу, чтобы он увидел что угодно, только не Сумеречный дом.

Марко снова вертит головой, приглаживает волосы – как мне раньше нравился этот жест.

– Мне Лидия рассказала, что вы завтра будете делать.

Я киваю и упираюсь рукой в бедро. Пока не могу понять – мне сейчас придется защищаться? Зачем он здесь?

– Ты тоже придешь? – спрашиваю я.

Он награждает меня долгим взглядом. Затем опирается о дверной косяк.

– Возможно. Я же все равно там постоянно зависаю.

Я улыбаюсь. Он улыбается в ответ. И передо мной снова тот Марко, с которым я познакомилась прошлым летом, и одновременно тот Марко, которого изменило все случившееся после. Как, впрочем, и всех нас.

– Тогда до встречи, – говорю я.

48

Нолан

Иногда, проснувшись утром, я закрываю глаза и пытаюсь вернуться назад. Найти ту трещину во Вселенной, где время легко трансформируется, где все можно изменить.

Почему он не поговорил со мной? По мнению родителей, я должен принять то, что ответов на некоторые вопросы мы никогда не получим. Достаточно того, что нам известно, и не надо ничего никому доказывать.

Ирония судьбы. Потому что я действительно знаю о многих вещах, но доказать их не могу. И никому они не интересны. Для родителей это слишком. Для себя они объясняют случившееся странным стечением обстоятельств – и предпочитают не думать о том, что мы с Кеннеди наткнулись на одно и то же независимо друг от друга. Им проще отмахнуться от нас, чем принять то, что происходит.

А мы не в состоянии объяснить, как я услышал слова Кеннеди той ночью, почему мне показалось, что это мой брат просит о помощи. «Помогите нам. Прошу». Как прорвалось ее послание? А я могу объяснить. Только слушать меня никто не будет. Ничего нельзя доказать наверняка.