Найти и вспомнить или Трон на двоих

В своей жизни Марина только несколько раз видела таких людей — дарящих надежду, преобразующих собою мир… пусть даже просто проходя мимо.

И когда это случалось, в глубине сердца снова рождалась вера в то, что тьма, как бы она ни была черна, всё равно уйдёт. Вера в то, что красота, молодость, энергия, любовь — это сила. Та самая сила, что вращает эти чёртовы ржавые колёса вселенной, что она и есть единственное, что есть на земле, ибо всё остальное — от Грызмага.

Вы только посмотрите, как Иринка выстукивает каблучками своих школьных туфель по утреннему асфальту — Иринка, напряженная, как струна, пылающая холодным огнём, обжигающая, как льдинка на жутком морозе. Дворник Махометджан оглядывается, утирая пот со лба. Несмотря на утреннее солнце, ему кажется, что мимо пронеслось ледяное нечто, разбрызгивая ослепительные блики жаркого пламени. «Шайтан-девка!» — бормочет он, ощущая мимолетное смутное сожаление от того, что его старший сын Камиль ещё достаточно мал и глуп. Если бы Махометжану было сейчас пятнадцать лет, он бы бросил всё и растопил бы сердце гордой красавицы! Он пел бы под её окнами, дарил бы ей букеты цветов, он пришёл бы в школу N32 и слёзно просил бы преподавателей о подготовке его к вступительным экзаменам в техникум. Только для того, чтобы однажды прийти к Ирине и сказать ей о том, что он закончил образование и просит Ирину стать его женой… о том, что он достоин её.

И давно уже стих стук Иринкиных каблуков, а Махомеджан всё ещё улыбается, машинально отвечая на утренние приветствия жильцов дома, мерно взмахивая разлохмаченной казенной метлой. А потом он решает, что по вечерам вполне может управляться и без помощи сына… а Камиль пусть идёт в авиамодельный кружок, куда просится уже полгода. «Пусть занимается, — сам того не замечая, шепчет по-татарски Мохамеджан и вместе с ним расцветает улыбкой каждая морщинка его рано постаревшего лица, — молодым надо идти дальше». Именно это он скажет вечером жене… и Камиль побежит во двор, охваченный пьянящей волной радости, и позвонит из автомата на углу Маринке и Ирине. Он считает, что делает это для того, чтобы похвастать… но сейчас взрослая и умудрённая жизнью Марина понимает — поблагодарить.

Вот и Алинкина мама, открыв после долгого стука дверь, вдруг тушуется, пряча глаза. И даже стойкий водочный дух от неё вдруг теряет резкость. А бубнящие в комнате голоса осекаются.

— Мы пришли, чтобы сказать вам — мы не забудем Алину, — твёрдо говорит Иринка.

И Марина, уже взрослая, совсем-совсем взрослая, вполне состоявшаяся женщина «бальзаковского возраста» вытянувшаяся в старой огромной ванной, вдруг резко садится, поднимая пенную волну, выплеснувшуюся через борт. Она обхватывает руками колени и прижимается к ним лбом, как от нестерпимой боли — воспоминания! Они обваливаются на женщину, как огромные гранитные валы! Они буквально переполняют её несчастную голову, будто кто-то выстрелил у неё над ухом — воспоминания! Они жили в ней долгие годы, таясь где-то в самом дальнем уголке души, в самой дальней комнатке. Там, где нет окон и пахнет корицей и пылью. Их слишком много — воспоминаний.

Письмо, пришедшее в общежитие института, когда Марина собиралась с духом рассказать маме о том, что беременна и собирается замуж. В письме упоминалась Лида, про которую соседка рассказала, мол, не пьёт, — «представь, это Лидка-то! — живёт в Архангельске и вроде, как даже замужем за приличным человеком». Царапнуло тогда память… царапнуло и ушло. Так и не догадалась тогда Марина, что привет им с Иринкой в письме передавала та самая женщина с отёкшим лицом и дурным запахом водки… а теперь молодая и красивая бригадирша звена сварщиков Архангельского судоремонтного цеха…

И сразу — одновременно — мужчина в нательной майке, растерянно топчущийся рядом с рыдающей женщиной. Он испуганно глядел на сестёр и зачем-то пытался сказать, что пришёл не водку пить, а помочь — починить проводку… и вообще, он тоже потрясён смертью маленькой девочки…

И сестра, строго говорящая Алинкиной маме, что ей надо взять себя в руки…

И встреча — да, встреча! — уже неделей или двумя позже. Тогда, когда они встретили Лидию, бегущую под дождём, уже без синюшных мешков под глазами, уже странно помолодевшую, без крикливой вульгарной косметики на лице. Она заскочила под навес старого пустого киоска, где пережидали ливень Маринка и Ирина, и порывисто обняла сестёр, шепнув им: «Спасибо, девочки, спасибо!»

Эй-эй-эй… Марина Петровна, очнитесь! Очнитесь скорее, вы сходите с ума! Так не бывает, чтобы вдруг у человека в голове возник целый пласт… да что там пласт… целый мир! Затерянный мир его собственной прошлой жизни!

Да только не сходила она с ума — нет.