Он уже открывал дверь, когда сирена смолкла. Мощенко так и замер с открытой дверью и одной ногой за порогом, а второй в комнате. Что это значит?!
— Отбой! Сбор личного состава отменяется! — объявил динамик.
Ну, отменяется — и хорошо. Мощенко снял шапку, шинель, поставил в шифоньер тревожный чемоданчик. Дальше раздеваться почему-то не стал: присел к столу и принялся в очередной раз читать письмо, шевеля губами, а иногда вслух возражая Валентине:
— Ну, почему никаких перспектив? Показатели у меня хорошие, может, зачислят в резерв на выдвижение…
Заочная дискуссия продолжалась недолго: вдруг раздался стук в дверь.
Спрашивать: «Кто?» не имело смысла. На закрытой территории воинской части злоумышленников быть не могло, так же, как и участкового, проверяющего прописку. Гости к нему не ходили, шансы, что среди ночи он понадобился кому-то как мужчина, равнялись нулю, а вот то, что потребовался специалист — оператор автоматизированных систем управления ракетной техникой, приближались к ста процентам.
Он открыл дверь — и точно, на пороге стоял солдат-посыльный с выпученными от старательности глазами.
— Вас в штаб вызывают, товарищ майор! — выпалил он. — Срочно, сам командир полка приказал!
Чтение письма разбередило душу, и по пути к штабу Мощенко вспоминал, как он впервые увидел на вечере в пединституте стройную студентку с карими глазами и сразу влюбился. Преодолев врожденную нелюдимость, он подошел, пригласил на танец, познакомился. Как во сне он плыл в медленном танго, прижимал к себе хрупкую фигурку и был уверен — это судьба, она родит ему двоих детей — мальчика и девочку, и жить они будут вместе, долго и счастливо… Оказалось, чтобы Валентина согласилась родить, ей была нужна уверенность, что дети будут учиться не в начальной школе за десяток километров от места жительства, а в специальной, «языковой», да и место жительства «войсковая часть в лесу» её совершенно не устраивало. Вот и получилось то, что получилось…
У входа в штаб его встретил офицер штаба капитан Ожерельев, нетерпеливо постукивающий пальцами по двери «уазика».
— Товарищ майор, поедем со мной на КП полка! Приказ командира.
Не задавая вопросов, Мощенко кивнул, и они сели в машину.
— На КП транспарант «Готовность номер 1» сработал! — сообщил Ожерельев. — Объявили тревогу, но ЦКП первую готовность не подтвердил. Ложная тревога, сбой в системе…
— Табло продолжает светиться? — своим обычным нудным голосом спросил Мощенко.
— Да.
— Это плохо. Перешли на дублирующие средства приёма сигнала?
— Конечно! Не будешь же каждую минуту на ЦКП уточнять: это еще табло глючит или пришёл настоящий сигнал?
— Это считается неполной боеготовностью, — монотонно сказал Мощенко. — Неисправность должна быть устранена в течение двадцати минут.
— Да знаем мы все! Потому тебя срочно и вызвали! — не сдержавшись, рявкнул Ожерельев, не обращая внимания, что повышает голос на старшего по званию.
— Я знаю, что вы знаете, — невозмутимо продолжал майор. — Просто я доложил обстановку.
Капитан ничего не ответил.
Приехав к КП и преодолев ряд преград и препятствий, они добрались до лифта, который с гулом пошел вниз. Мощенко вышел на четвёртом уровне, где располагалась система автоматического управления и контроля, а Ожерельев опустился на одиннадцатый — к боевому пульту.
«Я напишу ей», — думал Мощенко, тестером проверяя аппаратуру. Он отлично знал, где и что располагается, и предвидел, что неисправность может быть в триста втором блоке. — Напишу, что меня скоро переведут в Москву, дадут квартиру… Мы начнём новую жизнь. И родить ей ещё не поздно, самое время. А вот здесь и замкнуло, как я и думал, в триста втором…»
Он уверенно отсоединил и вынул из аппаратной стойки слегка нагревшийся блок, затем отстегнул тяжелую трубку внутреннего телефона, зажатую в специальных зажимах, набрал номер 11.
— Ожерельев! — нетерпеливо отозвалась трубка.
— Погас транспарант?
— Да, погас! — Голос капитана повеселел, ибо найти неисправность — это полдела, даже больше…
— Хорошо, отключаюсь.
«Поверит ли она мне? — думал Мощенко, рассматривая стойку с запасными блоками. — А если сейчас и поверит, надолго ли? На перевод нет и намёков, и не то чтобы в Москву, а хотя бы куда-нибудь… Опять начнутся скандалы, и будет еще хуже…»
Найдя дублера триста второго, он поставил его на место неисправного, подсоединил, закрепил защелками. Потом снова связался с Ожерельевым.
— Не горит?
— Никак нет!
— Переходите на основную систему.
— Есть.
— Не горит?
— Нет, всё в норме! — бодро ответил капитан. — Я уже доложил полковнику. Поднимаемся, он нас ждет! Судя по голосу — доволен.
У штабных офицеров особый нюх. Ожерельев не ошибся — полковник Рябов был доволен. Его обычно жесткое лицо приняло умиротворенное выражение, что было равноценно широкой улыбке.
— Объявляю вам благодарность, товарищи офицеры! — сказал комполка и пожал им руки. — Я уже доложил в Москву, к нам претензий нет.
— Завтра я передам замкнувший блок на отправку в Москву, товарищ полковник, — сказал Мощенко.
Но Рябов покачал головой.