Найти свой остров

Матвеев укутал сына одеялом и попытался уснуть, но сон бежал. Он силился вспомнить то, что очень давно загнал на самое дно памяти, решив, что это сон. Но сейчас пора эти обломки вытащить и попробовать склеить, потому что ему кажется, что забыл он что-то очень важное – вместе с тем, что забыть было нужно.

«Ее рука. Запястье – тонкое, белая кожа, родимое пятно… у Димки такое же, от меня досталось, у Марека тоже есть. Но что это значит? Это ничего не должно значить – но я уверен… мне снилось в детстве… всякое… крики, кровь, чей-то вой, рука – тонкое запястье, нож в крови… мать говорила, что это плохие сны, и я верил, но не все там было сном… Что это может значить? Спросить у родителей? Невозможно. Если они не сказали мне правду за всю жизнь, значит, не хотели, чтобы я помнил… но помнил – что? Я что-то видел в детстве, чего видеть не должен был. И меня убедили, что это сон. Глупости… мои родители не могли быть замешаны в том, что мне снится. Только не они, ведь я их всю жизнь знаю, и более неподходящих людей для истории с кровью и дракой представить себе невозможно… но что-то было, и я вспомню. Сам вспомню».

Решив так, Матвеев уснул, вконец измаявшись мыслями. И во сне к нему пришел холод, страх, чьи-то руки – маленькие, тонкие, он нес кого-то, бежал, но за ним гналось чудовище, утробно завывая: «Убью-у-у-у-у!», а он все бежал, пока ноги не подломились, и боялся только выронить свою ношу…

Утро принесло с десяток срочных звонков, и Матвеев, чтобы не будить Димку, вышел на кухню. Панфилов курил на лоджии, а на кухне Буч требовательно уселся около мисок, поев, изобразил копилочку около двери туалета, потом долго скребся в лотке, и, совершенно удовлетворенный, проследовал в спальню, где Лариса уже подсоединила Нику к очередной капельнице.

– То, что кот на кровати, ненормально, надеюсь, ты это понимаешь. – Лариса обращалась с Никой как с капризным ребенком, и Матвеев усмехнулся – во многом так это и есть. – И прекрати ныть, это не поможет. Как только Валерия придет в себя, я дам тебе знать, но пока ей лучше побыть в коме. А кот на кровати – это антисанитария, и, учитывая, что ты так и не отнесла его к ветеринару…

Матвеев закрыл за собой дверь – нужно сделать несколько звонков, которые не терпят отлагательств, и совершенно незачем, чтобы его разговор слышали все. Казалось бы, это вполне просторная четырехкомнатная квартира, но втисни в нее восемь человек, и она превращается в цыганский табор.

– Макс, ты чего заперся? – Панфилов по-хозяйски открывает шкафчики. – Ага, турка у нее есть, значит, кофе тоже имеется… вот, нашел, не бог весть что, но на безрыбье… Звонил Рубан, говорит, машину удалось поднять. Левое переднее колесо повреждено, след как от пули, но самой пули нет, хотя она должна бы быть там. В общем, они еще не пришли к окончательным выводам, но по всему видать, что колесо кто-то повредил намеренно, и вопрос заключается не в том, чтобы установить этот факт, а в том, чтобы узнать, как это было сделано. Узнаем как – узнаем кто. Как там Ника?

– Ночью ей плохо было, сейчас тоже температура держится. В общем, пока ничего хорошего.

– Ну это пока – чего ж ты хотел, при таких делах он ее и убить мог, даром что не собирался. Это же какая удача, что мы все здесь оказались! Зайди все дальше, думаю, одним избиением дело бы не ограничилось – они бы забили ее насмерть, и детей бы не пощадили.

– Я уже думал об этом. Сложись все иначе, вместе с моей машиной поднимали бы три трупа…

– Да, везение фантастическое – ну, о твоем фарте еще в институте легенды ходили, а Ника, оказывается, тоже везучая. Кофе тебе налить?

– Налей.

– И мне. – Олешко протиснулся в кухню и занял табурет. – Сейчас Леха подтянется. Будем держать совет, потому что дела у нас спешные.

Булатов, уже одетый и выбритый, потянулся на запах кофе, и они вчетвером заняли все пространство маленькой кухни. Вчерашний день объединил их, сблизил, и казалось уже, что знакомы они всю жизнь.

– В общем, дело такое. – Паша Олешко отхлебнул кофе и поморщился – без сахара он не любил. – Мадам эта вчерашняя сидит в камере, ни на что не колется. Гражданин Капустян, в миру – Вася-Грузин, указывает на нее как на наводчицу и заказчицу нападения. Конечно, следователь понимает, что дамочка замазана в этом деле по самые уши, тому доказательство еще и телефонный разговор, но все не так просто. Папаша ейный объявился. И нанял ушлого адвоката, давят они на то, что никуда мадам не денется и такому хрупкому цветку нужно изменить меру пресечения, потому что камера – не место для такой женщины, и вообще. Судья… кто знает, что скажет он, но Евгения уже завтра может оказаться на свободе под подпиской о невыезде. И это еще не все плохие новости.

– Паш, ты полегче, что ли. Работодатели – люди с неустойчивой психикой.