И пока он пересказывал мне это «всякое», я пришла к выводу, что болеет он «головой». Такую дичь может нести только контуженный человек, особенно если пытается таким образом произвести впечатление на молодую женщину. Я понимала теперь бедную Стеллу, которая вынуждена была выслушивать его вот уже в течение двух дней.
— Мне очень нравятся поезда в Европе, — сказала я, чтобы прервать его юношеские воспоминания.
— Евро-о-па, — поддержал он меня с энтузиазмом, и целый фонтан брызг сорвался с его губ вместе с этим словом. — Куда нам до нее!
— Вы там бывали?
— Разумеется, — ответил он, и по тому, как быстро он перевел разговор на другую тему, я поняла, что он соврал.
Я улыбнулась, но Владимир Иванович, неправильно расценив мою улыбку, приободрился.
— У вас прекрасная улыбка… — начал было он, но тут же осекся. По его глазам я поняла, что он увидел за моей спиной что-то страшное.
Обернувшись, я поняла, что именно: из своего купе вышел Борис Алексеевич, который ничего плохого ему пока не сделал. Но, видимо, у Владимира Ивановича были по этому поводу свои соображения.
Он не произнес ни слова, пока Борис Алексеевич не поравнялся с нами.
— Здравствуйте, — поприветствовала я того на правах старой знакомой.
— Добрый день, — ответил мне Борис Алексеевич вежливо, но настолько холодно, будто мы не просидели с ним вчера за одним столом весь вечер или будто не были знакомы совсем, после чего отправился в тамбур по своим делам, а на обратном пути и вовсе не проронил ни слова и даже не взглянул на меня.
Меня настолько изумило его поведение, что я пропустила несколько фраз опять разговорившегося толстяка, и поэтому его вопрос застал меня врасплох:
— А вы как думаете?
— Я с вами согласна, — улыбнулась я. Надо же было что-то ответить.
По тому, как он отреагировал на мои слова, я поняла, что согласилась с какой-то его безумной фантазией. Моего согласия он явно не ожидал и теперь сиял, как медный таз.
— Вы мне напомнили сейчас одну мою знакомую… — начал он очередной длинный монолог, и я опять отвлеклась.
«Что бы это могло значить? — думала я. — Отчего такая холодная вежливость? Такое впечатление, что он позволил себе вчера что-то лишнее и теперь жалеет об этом. Но он не позволил ничего такого, что… Или я не заметила? Но что? Или дело в другом? Может быть, я заслужила его холодность тем, что разговариваю теперь с этим толстяком? Что за детский сад! Он слишком умен, чтобы смешить меня сценами ревности! Да и с какой стати?»
— А позвольте вас спросить, — услышала я и вынуждена была снова переключить внимание на своего собеседника, чтобы не оказаться в дураках. — Зачем вы едете во Владивосток?
— Путешестую, — ответила я, — а вы?
— Ну, мы — совсем другое дело, работа… — неопределенно ответил он.
— Надолго?
— Денька на три-четыре, а может, на неделю.
— А что не по воздуху?
— Знаете, как говорится, тише едешь — дальше будешь.
— Впервые будете во Владивостоке?
— Второй раз, но первый лет десять назад, так что боюсь не узнать Владика.
Дальнейшие его воспоминания не произвели на меня впечатления и никаких полезных сведений о себе не содержали, поэтому я постаралась закончить наше «рандеву» при первой же возможности.
Еще рано утром мы проехали Самару, поэтому обед нам принесли уже недалеко от Оренбурга.
На этот раз я делила его с моим новым соседом по купе, Геннадием Родионовичем, как он представился мне за полчаса до обеда.
Геннадий Родионович сменил свою майку на довольно элегантную рубашку и, хотя и остался в зеленых спортивных штанах, приобрел довольно цивилизованный вид. Чтобы рассмотреть меня как следует или же просто для солидности, он нацепил очки в золотой оправе. Из всего этого я сделала вывод, что он смирился с моим присутствием в его купе и даже стремится произвести на меня впечатление.
За обедом мы вели светскую беседу, которая в основном сводилась к обмену любезностями.
— Будьте так добры, передайте мне кусочек хлеба.
— Еще глоточек лимонада?
— Если вам не трудно…
— Благодарю.
— Не стоит благодарности.
Но незаметно мы перешли к более содержательному разговору. Инициатором этого перехода, разумеется, была я.
— Насколько я понимаю, вы занимаетесь финансовой деятельностью?
— Некоторым образом. Я работаю в банке.
— Первый раз в жизни обедаю с банкиром.
— Ну, не совсем банкиром…
— Наверное, это очень сложная работа? И наверняка опасная? Ваш банк не пытались ограбить?
Банкир впервые снисходительно улыбнулся:
— Вы, наверное, любите детективы?
— Нет, просто я ужасная трусиха. И не представляю, что бы делала, если бы на меня направили пистолет.
Мои слова оказали на банкира должное впечатление, он показался себе мужественным и бесстрашным. Мужчины такого типа любят находиться в компании женщин истерического типа, это поднимает их в собственных глазах.
Геннадий Родионович расправил плечи и посмотрел на меня сверху вниз, хотя был одного со мною роста.
— Ну, для этого у нас есть охрана, кроме того, имеется сигнализация, — с нескрываемым чувством превосходства сообщил он мне.
— У вас, наверное, совсем не бывает свободного времени? — задала я очередной «наивный» вопрос.