Наивный человек среднего возраста. Не хвали день по утру

— Уильям, у меня такое чувство, словно вы снова хватаете меня за горло.

— Не волнуйтесь. Вы мне больше не нужны. Отныне события будут развиваться иначе.

Придвигаю ногой кухонный табурет и сажусь на него. Хотя я и проглотил чудесную свежую ветчину, колени у меня все еще дрожат от слабости.

— Понимаю ваше состояние, — соглашаюсь я, поскольку упомянутая ветчина возвратила мне добродушное настроение. — Затратишь столько времени на служебное задание…

— Это не служебное задание, — возражает американец.

— Следовательно, самоинициатива?

— И не самоинициатива.

— Неужели может быть что-то третье?

— Вот именно! Представьте себе такое: один из больших шефов приглашает вас прогуляться на автомобиле — выпить с ним на природе по рюмке. И когда вы пьете, он говорит: нет ли у вас желания посетить Германию? Не мешало бы присмотреться к Райену — знаете такого? — выяснить, какую комбинацию он разрабатывает, ведь это великий мастер комбинаций, как и его отец, хотя и не в таких масштабах. Старый Райен теперь стремится получить заказ на изготовление нового самолета. И наверное, получит. Конечно, если его сын не впутается в какой-нибудь скандал…

Сеймур замолкает и смотрит на меня:

— Понятно?

— Посылают охотиться на львов на собственный риск и ответственность.

— Вот именно.

— Но вы же могли отказаться.

— Если бы была возможность отказаться, никто бы не начинал такого разговора. Они заранее знали, что я не откажусь.

— Потому что ненавидите Райена.

— Ну, ненавижу — это слишком громко сказано. Такие типы заслуживают не больше чем пренебрежение.

— Так пренебрегайте им и не пачкайте им руки.

Сеймур смотрит на меня, немного сощурившись, словно думает, стоит ил возражать. Потом допивает виски, ставит стакан на стол и закуривает очередную сигарету.

— Вчера вы удивлялись, когда я сказал, что избрал эту профессию ради свободы. Вы удивлялись не без основания. Какая может быть свобода, ведь мы, по сути, военные! А теперь, однако, видите, что я прав. Какая свобода? А вот, например, свобода утереть нос мерзавцу из высших кругов. Из самых высоких, Майкл!

— И что вам это даст? Если и будет какая-то польза, то, наверное, вашему шефу, который связан с конкурирующей фирмой.

— Очевидно.

— Так что же вы выигрываете?

— Несколько часов хорошего настроения. Разве этого мало? Представляете, как эти напыщенные индюки, Райен-отец и Райен-сын, вытаращат глаза, получив такой удар!

— Теперь мне ясно. Вы действительно ненавидите Райена.

— Говорил же вам: я его не могу ненавидеть. Я слишком хорошо знаю Райена. Помню еще с университета, а через некоторое время и по секретной службе. Помню это ничтожество, который опережал талантливых только потому, что был наследником одного из молодых капиталистов.

— Молодого или старого, какое это имеет значение?

— Тут есть один нюанс. Маленький нюанс иногда имеет большое значение. Старые придерживаются определенных правил приличия, Майкл. Старые обогащаются, опираясь на законы, которые они сами создали. А молодые глумятся даже над собственными законами. Коррупция, аферы.

После недолгого молчания опять звучит голос Сеймура:

— Вот я просто захотел развлечься, почувствовать, что выполнил личную прихоть, свою собственную! Понимаете или нет? Свою, а не указание высшей инстанции. Что хоть раз позволил себе такую роскошь — действовать свободно.

— Уильям, — говорю я, — выходит, вы совсем не циник — вы моралист.

— Я не моралист, — крутит головой американец.

— Моралист, — настаиваю я. — Из категории тех наихудших моралистов, которые не отваживаются признаться в этом даже себе.

Я надеялся увидеть Сеймура на следующий день угнетенным и угрюмым, но, очевидно, ошибся. Одеваясь, слышу, как из кухни доносится хриплое пение. Уильям поет. Дожили!

— Будете пить растворимый кофе, Майкл?

— Это специально для вас, — отвечаю я. — Мод отлично знает, что я не люблю растворимый кофе. Эта женщина обожествляет вас.

— Почему вы считаете, что все должны меня ненавидеть? — равнодушно спрашивает американец, переставляя с электрической плитки на стол посудину с кипятком.

— Раньше я думал, что вы излучаете опасные лучи, очень вредные для окружающих. Теперь же у меня такое чувство, что ваши отравляющие эманации больше всего отравляют вас самого. Наверное, вы истощены и радиус их действия уменьшился.

— С годами все мы меняемся. Наши силы тают, и это вынуждает нас становиться смирнее, даже добродушнее.

Я мог бы убедить его, что он мало изменился и вряд ли стал добродушным, но промолчал. Если не обращать внимания на поседевшие волосы, это тот самый Сеймур, герой моих кошмаров.

Он поднимается, делает несколько шагов по кухне и останавливается около окна.

— Не кажется ли вам, что уже время открыть ставни? — предлагаю я. — Тут можно задохнуться.

— Не надо торопиться. Дождемся Мод.

Но она не появляется ни в обед, ни после обеда, и мы, потеряв желание разговаривать, ходим, словно звери в клетке, каждый в своей комнате.