Nakazanie

Смирнов, спрятав лицо в воротник фуфайки, обошел ряд присыпанных снегом «шестерок» и «девяток», вошел в здание вокзала. «Мне до Казинки», - беспокойно выдохнул он и взглянул на часы, - времени до отправления было еще сорок минут. Взяв билет, присел на одно из неудобных сидений. Вокруг сновали туда-сюда люди, спешили, торопились. Слышалось хлопанье дверей. До обоняния волнами доносился смрад общественного туалета. Местные попрошайки терлись по углам, прячась от стужи и взоров милиции. Он присмотрелся: в дальнем углу два бомжа уединились, накрылись грязным пальто и… Смирнов резко отвернулся. «Вот бы их вышвырнуть отсюда горяченьких на мороз!», - мелькнула злая мысль. Он поискал взглядом сотрудника милиции, но не нашел. Из дальнего угла вскоре раздался счастливый гортанный смех… Он вскочил на ноги и пулей вылетел на перрон.

Их деревенский дом стоял на окраине. Небольшой, крытый железом, с видневшимися за оградой парой яблонь и груш. Старые, измученные водой и солнцем ставни давно приняли серый цвет и покосились. Как и сам дом, к которому примыкало несколько сараев. Чуть в отдалении блестел белый кирпич кладовой, - единственно, что было новым и свежим.

«Да-а, снега навалило в этом году! Убирать и убирать!», - подумал Смирнов, приближаясь к месту назначения. Чтобы добраться до входной двери, пришлось постараться. Наконец, сугроб надежно разделился надвое, и стало возможным проникнуть внутрь дома. Несколько часов ушло, чтобы покидать с крыши снег. Закончив и то и дело утопая в снегу, хозяин направился к кладовой. Здесь Смирнов глянул на крепкий калач-замок, на толстую невысокую дверь, - вряд ли за такой кто-то что-то услышит… Почему- то перед глазами промелькнула та сцена на вокзале. Неожиданно сладостное чувство запретного наслаждения вперемешку с тревогой опустилось в низ живота и там мощно ударило. Мужской орган шевельнулся. «Мне пора возвращаться, не то опоздаю на электричку», - промелькнуло в сознании. Но воображение, словно горящий вулкан, уже выплескивало наружу картины, от которых все заныло, затрепетало, а жар становился все сильнее. Вот он приводит сюда женщину, запирает изнутри дверь, - она полностью в его власти. Ее глаза горят от страха и возбуждения. Что же он с ней сделает? Она стонет и шепчет «нет», а сама только и ждет, чтобы он подошел. А он… он бы заставил ее быть покорной и просить его самого о… Все самые глубинные фантазии и так долго нереализованные желания требовали выхода, превращая в раба. Ощущение мужского превосходства и силы, ощущение вседозволенности сводило с ума. Мозг настойчиво рисовал, как он как бык-производитель с огромным детородным органом уверенно и со знанием дела покрывает одну самку, вторую, третью врезаясь в такое жаркое и влажное лоно… Мужчина с надеждой опустил глаза на ширинку и понял, что желанием полнился только его мозг. Жгучая боль мгновенно разрезала грудь пополам. «Был ты уродом, есть, им и останешься», - язвительно добило сознание.

Словно во сне, мужчина открыл дверь кладовой. Взгляд остановился на старой, сбитой из досок кровати в углу, на большом сундуке, двух облезлых стульях, на шкафу, доверху забитом инструментом, гвоздями, мотками веревок. Рука медленно потянула за край мотка. Он нервно свернул петлю, закинул конец веревки за деревянную перекладину. Еще несколько мгновений и тело повисло в воздухе. Ноги бешено задергались, руки сами вцепились в удавку, лицо исказила гримаса животного ужаса, из горла послышался хриплый свист… Неужели это - конец?!!! Он еще хочет жить!!! Смирнов взмолился что есть мочи, - перекладина с треском рухнула, а вместе с ней тело. В облаке пыли и мусора раздался сухой, рваный кашель. Еле дыша, мужчина спихнул с себя обломки, с трудом стянул с шеи веревку. Затем долго полз до кровати, повалился на нее и затих. Прошло не менее часа, прежде чем он пришел в чувство и до рассеянного сознания, наконец, дошло, что он живой. «Видимо, Бог есть, раз спас меня. Значит, он меня слышит. Пожалел», - подумал он. Неожиданно для себя мужчина заревел навзрыд. Слезы потекли так, словно и не плакал он никогда за все эти долгие годы, и с каждой минутой на душе становилось все легче и легче. А мысли о собственной никчемности отступали назад, все дальше в пустоту…

Смирнов понял, что сама судьба дала ему право на счастье.

Глава 6