Нахлебники Хлебникова

Среди прочих был студент, читавший нам свои очень заумные стихи. Его фамилия была Израилевич, но он избрал себе псевдоним Альвек. Основная его забота была о том, чтоб его стихи не походили ни на чьи другие. Однажды он объявил, что организует свою литературную группу «оригиналистов». За ним всегда шествовали его последователи: два мальчика, по-видимому еще школьники. Мы подсмеивались над этой «литературной группой». Желание быть оригинальным преследовало Альвека всюду. Раз мы по какому-то поводу попали к нему на квартиру. Вскоре одна из студенток сказала: «Мне дурно, у меня кружится голова!» Альвек спокойно ответил: «А это у всех. Дело в том, что я, делая ремонт в комнате, попросил в магазине продать мне какие-нибудь обои, которые никто не покупает. Мне и продали вот эти – от них у многих кружится голова». Обои были яркокрасные и по ним – белая спираль. Как-то много позже я встретила Альвека в Доме печати. Он радостно сообщил мне, что недавно совершил гастрольную поездку по стране. «И вы знаете, какая у меня была афиша? Больше чем у Маяковского!» На меня он произвел впечатление больного человека. И все же Альвек оставил свой след в искусстве: ему принадлежат слова танго «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…». Это танго звучит в фильме «Вызываем огонь на себя».

«Консерватория слова»: Из воспоминаний Е. Б. Рафальской о Высшем литературно-художественном институте имени В. Я. Брюсова (Предисл., публ. и прим. А. Л. Евстигнеевой) / / Русская литература. 2001. № 2.

Фамилия Иосифа Соломоновича Израилевича внесена в список студентов, окончивших ВЛХИ в 1925 году (РГАЛИ. Ф. 596. Оп. 1. Ед. хр. 18. Л. 7).

Там же.

На совести нашего времени – бойкот неопубликованным произведениям Велемира Хлебникова.

Не удовлетворен вопрос Хлебникова, заданный в «пространство»:

«Где „Перун и Изанаги“

„Каменная баба“,

„Семь крылатых“,

„13 в воздухе“,

„Распятье“

И другие 1914–1918..?»

В последнем московском миролюбивый Велемир поднял руку на своих нахлебников.

Ах, жемчуга с любимых мною лицУзнать на уличной торговке.Зачем я выронил эту связку страниц?Зачем я был чудак неловкий?

За Велемира Хлебникова много лет стучатся в издательские лбы.

Но глух издательский рассудок.

Альвэк // Велемир Хлебников. «Настоящее»: Поэма. Альвэк: Стихи. Силлов: Библиография. М., изд. В. В. Хлебниковой, 1926.

Но совсем иначе обращался Маяковский с разными окололитературными людьми. На другом вечере в том же Политехническом музее некий Альвэк выступил с инсинуациями против Маяковского и Асеева. Как это бывало, когда Маяковский сердился, взгляд его, обычно живой и яркий, изменился, глаза потемнели. Клеветнические измышления вызвали у него взрыв негодования. Надо было видеть, с какой яростью набросился он на Альвэка, разоблачая его нечистые приемы. Во время отповеди Маяковского Альвэк сначала пытался мешать ему выкриками, но куда уж тут! Сбить Маяковского было невозможно. И незадачливому кляузнику пришлось бежать из зала под возмущенные и презрительные возгласы присутствующих…

А. Февральский. Записки ровесника века. М., 1976.

Москва, 20 октября 1927 года. Маяковский читает «Хорошо!» в Политехническом. Вечер закончился «скандалом»: появился Альвэк с навязчивой мыслью о плагиате и стал просить слова, помахивая при этом книжкой «Нахлебники Хлебникова».

Маяковский, грозя ему пальцем, сказал гневно:

– Я выдеру вас за уши в ближайший же день вашего существования.

Крученых стал отнимать у Альвэка книжку «Нахлебники Хлебникова» и энергично подталкивать его к двери. Милиционер завершил изгнание Альвэка из зала. А в это время Маяковский документально доказывал абсурдность обвинений Альвэка.

Соответствующую оценку поступка Альвэка Маяковский поставил на общее голосование, каковым и утвердил ее.

Живой Маяковский: Разговоры Маяковского. Записал и собрал А. Крученых. М., 1930.

Однажды мне довелось быть очевидцем выступления Крученых в поддержку Маяковского. Это было 20 октября 1927 года. В зале Политехнического музея Маяковский читал свою новую поэму «Хорошо!». Когда он дочитал последние строки, в проходе перед эстрадой появился какой-то человек и, помахивая тонкой книжонкой, стал требовать слова. Никто или почти никто не понимал, что происходит.