Наличники

Будто поймали за руку, как когда ей было десять и она своровала чупа-чупс с учительского стола.

Потянулись дни до Нового года.

В перерывах между работой, которой навалилось больше, чем обычно, Аня покупала подарки и составляла запросы в архивы и ЗАГС. На прогулки по городу почти не оставалось времени, так что в блог шли старые фотографии из путешествий по другим волжским городам. Она вспоминала, как во время учебы в университете часто ездила сначала с подругами, а потом с Денисом в такие маленькие вылазки на день-два. Как-то они даже добрались до Пскова.

Жалко, что расстались перед запланированной поездкой по Золотому кольцу. Потому не видать ей такого кольца на пальце, как своих ушей. Аня хмыкнула от неудачного каламбура и направилась к дверям ЗАГСа. Накануне позвонили и попросили заехать с документами. Похоже, нашли что-то по ее запросу.

ЗАГС в Джукетау находился в самом центре города, на тихой улице, застроенной доходными домами, купеческими особняками и торговыми лавками. Проходя здесь, Аня каждый раз будто переносилась в прошлое. Сегодня ее длинная юбка в стиле тех, что носили суфражистки[11] в начале двадцатого века, даже соответствовала временам застройки центра города, так что в случае чего она могла запросто сойти за свою.

Стряхнув с шубки снег – декабрь выдался как никогда вьюжный, – Аня зашла в здание. Для посетителей по запросам был открыт другой вход – со двора. С парадного она ни разу не заходила, ведь на свадьбах в Джукетау не бывала. Говорили, что метлахская плитка там до сих пор как новенькая.

Ну а здесь ее ждали советский обшарпанный линолеум и усталая регистраторша в самой дальней комнате по коридору. Она не замечала ничего дальше своего носа, а вот Аня чуть не налетела на барышню в белом платье с кринолином, которая возмущенно замахнулась на нее кружевным зонтиком и, пройдя прямо сквозь стену, скрылась из виду. Наверно, жила когда-то в этой усадьбе, да и застряла на века. Приняв у Ани документы и чек об оплате госпошлины, регистраторша выдала ей копии свидетельств о рождении, свадьбе и смерти – всех, что не хватало в семейном архиве. Аня еле сдержалась, чтобы не начать их читать прямо здесь.

Перебежав дорогу от здания ЗАГСа с дорическими колоннами к пекарне, разместившейся напротив в двухэтажном здании с высокими арочными окнами – бывшей купеческой лавке, – Аня скинула капюшон с головы и заказала большую порцию кофе и пирожки с повидлом. Пока ждала заказ, села за барную стойку у окна и принялась читать бумаги. Официантка оставила у ее левой руки поднос, и Аня мимоходом отпила крепкий напиток – куда проще, чем варила себе дома, но и такой годился.

Бумаги полностью захватили ее внимание. Стараясь не капать повидлом, Аня перебирала справки. Столько новой информации о семье за двадцатый век – даже не верилось!

Бабушка родилась не в Джукетау, а в небольшом селе в окрестностях – Служилой Шентале. Сразу после этого ее родители уехали из города на Урал – выписка из домовой книги уже давно лежала в папке с родословной. А вот когда они вернулись, Аня не знала – до сегодня, потому что сейчас перед ней лежали свидетельства о рождении и смерти бабушкиной младшей сестры, которая родилась в том же селе летом тысяча девятьсот сорок первого и там же умерла спустя пару месяцев. «От младенческой слабости» – значилось в свидетельстве о смерти. Вот и понимай, что это значит.

Родители бабушки – Авдотья и Федор – поженились в тысяча девятьсот тридцать седьмом году – в опасное время и за два года до рождения Ульяны. Аня уже нашла в интернете базу данных по раскулаченным, и там были сведения об отце Авдотьи. Их лишили скота, отобрав его в тридцать первом для нужд колхоза, отняли дом и выселили семью в старый сарай, не оставив имущества. А еще Аня помнила, что Федор был одним из тех, кто раскулачивал крестьян. Вот такая ирония. Неудивительно, что большую часть жизни прабабушка и прадедушка бурно ссорились, а потом не разговаривали неделями – так рассказывала бабушка.

Кофе остыл, так что Аня допила его залпом и перебрала бумаги последний раз. Свидетельство о смерти в тысяча девятьсот девятнадцатом году матери Авдотьи – Варвары – вызывало в груди только боль и чувство нехватки воздуха. Следом шло свидетельство о браке Николая и Пелагеи – мачехи Авдотьи. На момент свадьбы ей было всего восемнадцать лет, а на нее уже свалились три ребенка – два мальчишки-сорванца и девочка-младенец. Ее она потом гоняла в хвост и гриву всю оставшуюся жизнь.

Так вот когда все началось.

Аня смахнула со щек слезы и подняла глаза, встречаясь взглядом с бабушкой, стоящей по другую сторону стекла. Она тоже плакала. Знала ли Ульяна все эти подробности? Или слезы ее были по другому поводу?

Ночью Ане снилась темная крестьянская изба. Сквозь маленькое оконце почти не проникал свет – то ли сумерки, то ли просто хмурая зима. В доме пахло болезнью, запекшейся кровью и близкой смертью.

Аня видела стоящую на коленях перед божницей[12] женщину. Та рыдала и в голос просила Богоматерь о заступничестве. Как Она могла не понять мать, терявшую в этот момент дитя?