Наложница огня и льда

Нордан лежал на неразобранной кровати и спал, похрапывая время от времени. Лежал на спине, в одежде и в ботинках, свесив одну руку с края постели. При ближайшем рассмотрении в руке обнаружилась бутылка, полная на треть. Наклонившись, я осторожно, с некоторым трудом и по одному разжала пальцы, забрала бутылку. Права Лиссет, это нельзя выносить на трезвую голову. И я, зажмурившись, сделала глоток из горла. Закашлялась, чувствуя, как обожгло язык и горло, как перехватило дыхание. Словно выпила перца, толченого, острого, растворенного в воде.

Мужчина шевельнулся, промычал что-то и затих. Я поставила бутылку на столик, обошла кровать, откинула покрывало вместе с одеялом. Взбила подушку, улеглась на краю постели, натянув одеяло повыше, пытаясь отрешиться от возобновившегося похрапывания позади, от запаха алкоголя. И в пансионе, и в храме спальни были общие и к соседям по комнате мне не привыкать. Во время поездки в империю мы, уже бывшие послушницы, спали вместе, и у Шадора тоже приходилось всем ютиться в тесной каморке, где запирали на ночь рабынь. Рабов-мужчин держали отдельно.

До утра далеко. Будет время обдумать, что я скажу. Что я могу сказать.

И смогу ли сказать.

* * *

Рука, крепко обнимающая меня за талию.

Дыхание возле макушки.

Ощущение тела, прижимающегося ко мне со спины.

Сон или явь?

— От твоего запаха нет покоя даже во сне.

— На что он похож, запах этот?

Любопытно ведь.

— Гелиотроп. Особенно когда радуешься. Иногда появляются нотки тимьяна, герани. Летней грозы, дождя.

— Не знала, что ты разбираешься в травах.

— Мать была знахаркой. Заставляла собирать вместе с ней травы, сушить их, измельчать, ходить на рынок за тем, что не росло в наших краях. А не росло там много чего.

Я шевельнулась осторожно. Странный сон. Трепещущий, неуверенный.

— Котенок, не ворочайся. Это треклятое бессмертие не спасает от похмелья, а похмелье традиционно несколько отбивает всякую… охоту.

Я открыла глаза. За окном утреннее солнце сплеталось с пением птиц. Спальня Нордана. И его рука поверх одеяла на моей талии.

Это не сон.

— Нордан, я… — вот она, возможность. Другой может и не быть. — Я знаю о яде в… во мне, и я хотела спросить, зачем?

— Зачем что?

— Зачем вы… ты мне его ввел? Проще было надеть браслет рабыни, а после… перепродать меня. Нам рассказывали, так многие поступают. А с клеймом я… — вещь ограниченного использования. Ни Дрэйку, ни Бевану яд не помеха, но что стало бы со мной потом? И впрямь вышвырнули бы на улицу, едва тому же Бевану надоела бы игрушка?

Рука оставила мою талию, мужчина с мученическим вздохом перевернулся на спину.

— Зачем, зачем… Захотелось.

Я резко села, посмотрела на Нордана, трущего лоб и переносицу.

— Просто захотелось?

— Да. И давай закончим на этом.

Так просто — захотелось, и все? Понимаю, почему мужчина скрыл правду о яде — кто рассказывает рабам все и без утайки? Понимаю, почему меня купили — кто-то, следуя сиюминутному порыву, приобретает новые туфли, а кто-то нового раба. Понимаю, что мы действительно лишь вещи, ценное имущество и владельцев интересует только покорность, готовность выполнять свое назначение и возможный срок службы. Мало кого волнует, что будет с вещью, когда закончится срок или она станет не нужна. Я все понимаю, я стараюсь понять и принять, но…

Получить вдруг свободу и остаться в одиночестве? И лишь потому, что кому-то в очередной раз захотелось осуществить свой каприз? Потому что кто-то предварительно не задумался о последствиях собственных действий?

Слишком быстро. Слишком много открытий за столь короткий срок. Всю дорогу до Эллораны я привыкала к мысли, к осознанию, что отныне я рабыня. День за днем, долгими часами в тряском фургоне. Ночами, закутанная в тонкий дорожный плащ, слушая всхлипы других девушек. Я заставляла себя терпеть, не сопротивлялась, видя, как бьют тех, кто осмеливался возражать, как хватают и возвращают тех, кто набирался храбрости бежать. И я знала, что до столицы довезли не всех бывших послушниц и жриц. Удалось ли им сбежать? Едва ли. Нескольких попытавшихся ускользнуть либо особенно отчаянно сопротивлявшихся девушек увели солдаты и больше мы их не видели. В дороге ведь всякое может случиться, одной головой больше, одной головой меньше…

И сейчас мне нужно немного времени. Заново привыкнуть, осознать, решить, что делать.

Я повернулась, собираясь встать, но на запястье неожиданно сомкнулись пальцы, дернули назад.

— Куда пошла? Я тебя не отпускал. — Нордан рывком притянул меня к себе, и я оказалась наполовину лежащей на его груди. — Вот еще что, котенок. Я передумал насчет твоей охоты на Дрэйка.

— Что? — Я попыталась подняться, но мужчина удержал меня на месте. И похмелье не помешало.

— Я категорически против твоего обхаживания Дрэйка, — повторил Нордан медленно и с доброжелательной почти улыбкой.

— Я… — на мне короткая ночная сорочка. И шелковый халат, легко распахивающийся от жалких моих трепыханий. — Дрэйк тоже… мой хозяин, — зачем я об этом напомнила?