Наложница особых кровей (СИ)

Дядя говорил что-то, показывал на цветы и беседки вдали; я кивала, а сама думала только о том, как бы не споткнуться. Когда среди зелени и яркости цветов показались белые строения, Эвелинд склонился ко мне и шепнул:

— Вот и дом. Скоро отец оставит тебя в покое и даст перевести дух: он сам тебя боится.

Я благодарно посмотрела на молодого мужчину – или еще парня? Брил Рубби мне ожидаемо не обрадовался, зато его сыновья вроде не настроены ко мне враждебно.

Я уверенно ступила на первую ступеньку, ведущую к дому Рубби.

[1] Способность воздействовать на окружающую действительность с помощью психической энергии – эо. Чем выше уровень эо, тем выше способности.

Глава 2

Звезда Аэл безжалостна в полдень: попадешь под ее лучи без защиты – обгоришь. Местные в это время не выходят, сидят в прохладе дома, а я облюбовала одну беседку в саду, откуда на океан открывается дивный вид. Здесь можно в покое дремать после обеда, потягивать коктейли и напитываться теплом, сладостью, соленостью побережья. Скоро лететь домой, а оттуда и на работу – станцию связи, где только и останется вспоминать о тепле и океане…

В день моего прилета семейство Рубби, весьма многочисленное, надо сказать, явилось поглядеть на меня, гражданку Союза, да расспросить об отце. Я опасалась церемонности, снобизма, но Рубби были со мной так ласковы, словно я боязливый цветочек, который может загнуться от малейшего намека на грубость. Напряжен был только сам дядя, но его понять можно – он ответственен за семью, а от чужачки мало чего можно ожидать…

Да и я была напряжена. Когда летела на патриархальный Аэл, представляла, что придется закутываться с ног до головы, опускать очи долу и избегать мужчин, но эти представления, как оказалось, с реальностью не имеют ничего общего. В семье Рубби вообще легкая атмосфера; молодежь показалась мне беззаботной и счастливой, а старшее поколение спокойным. Братья сестер не принижают, жены запросто спорят с мужьями. И все же я здесь только гостья и вижу лишь поверхностную картину… Отец в свое время сбежал с Аэла, и вряд ли причина была только в гражданской войне.

В первые дни мы не заводили разговора о наследстве: я не хотела обидеть родственников, да и они стремились окружить меня комфортом, одаривали подарками, планировали поездки, чтобы я увидела красоты Фолкора. Дядя рассказывал мне об отце и роде Рубби, но его жена, Аринна, проводила со мной куда больше времени; иногда компанию нам составляли мои двоюродные сестры. Все как одна беленькие, светлоглазые, сестры Рубби живут мечтами об удачном замужестве и бесконечно обсуждают предстоящий Отбор, во время которого члены правящей семьи приглядывают себе жен и наложниц. Моя жизнь в Союзе их не заинтересовала – и я их понимаю. Ну, чем я, врач-диагност с маленькой станции связи, могу их поразить? Работа у меня скучная, личной жизни никакой, великие свершения не грозят.

В общем, богатые родственники меня, бедную «отщепенку», жалеют, а мне это только на руку. Главное, чтобы они не начали настаивать на том, чтобы я осталась под их опекой…

— Птичка снова в саду, — протянул Эвелинд.

Его появление не стало для меня сюрпризом; я слышала шаги. Молодой человек – мы с ним ровесники – подошел ко мне, нагло забрал мой коктейль и, попробовав, скривился.

— Как ты можешь пить эту приторную гадость?

— Мне нравится, — лениво произнесла я.

Эвелинд в тысячный раз окинул меня взглядом.

Он то и дело на меня смотрит: оценивает, присматривается. Может, даже и любуется. Жуть как интересно считать его отношение ко мне, прочесть эмоции, но я держусь: не дело это, сканировать своих же родственников. Да и не хочу я знать, что на самом деле Рубби обо мне «чувствуют», это осложнит дело. Вот и приходится постоянно выключать свои эмпатические радары.

— Сегодня Мортен документы на подпись привезет, — сказал Эвелинд.

— Знаю.

Брат – как странно осознавать, что у тебя столько двоюродных сестер-братьев! – добавил тихо:

— И ты сразу улетишь.

— Да. Меня ждут на работе, — кивнула я. На работе меня и впрямь ждут, но я тороплюсь домой совсем по другой причине.

— Зачем работать? Ты можешь до конца жизни вот так лежать в беседке с коктейлем.

— И деградировать?

— Можешь и развиваться. Нам на Аэле нужны врачи.

— На Земле тоже.

— Неужели мы тебе совсем не нравимся, раз ты так рвешься домой? — лукаво спросил парень.

Эвелинд весьма симпатичный, но красавчиком его не назвать – черты крупноватые и не очень правильные. Но он обаятельный, а обаяние много значит, умножает привлекательность. Заметив, как я на него смотрю, он встал со скамьи и присел около меня; голубые, как небо, глаза, которые с возрастом, скорее всего, уйдут в синеву, засветились по-особому:

— А если бы я не был твоим братом? — спросил он.

Тут бы сказать что-нибудь остроумное, чтобы свести все с шутку, но остроумие мне часто отказывает.

— Дурак, что ли? — досадливо брякнула я и поднялась.

— Прости, — смутился и Эвелинд. — Я и впрямь дурак…

— Иди искупнись, — посоветовала я, краснея.