Нам идти дальше

Скоро по настоянию Владимира Ильича в Ермаковское съехались ссыльные социал-демократы из окрестных сел. Повод нашелся — день рождения дочки у Лепешинских. В их избе на голом дощатом столе шумел самовар. А в это время собравшиеся тут единомышленники Владимира Ильича обсуждали написанный им гневный протест против «Кредо».

Протест приняли. Одним из первых его подписал Ванеев, уже доживавший тогда последние дни.

Вот об этом событии и вспомнила Надежда Константиновна, когда Владимир Ильич рассказал ей о своем разговоре с исправником. Не донес ли кто? Почему тот вдруг повел речь о «сообществе» и упрекнул Владимира Ильича и его товарищей: мол, продолжаете свое?

— Донести никто не мог, — сказал Владимир Ильич. — Были все свои, но что мы тут не сидим сложа руки, это исправник чует, определенно чует. Просил не вести у Глеба политических разговоров. А я как раз собираюсь.

— О своем новом плане?

С Надеждой Константиновной он делился всем, что ему было дорого. Конечно, она знала о его плане, ей первой он все рассказал.

Да и надо ли было рассказывать! Все рождалось в совместных думах, и Надежда Константиновна даже не могла бы сказать, когда именно, в какой день и час, возник первый проблеск того замысла, который Владимир Ильич разрабатывал сейчас, в эти долгие зимние дни и ночи.

Снежные вьюги не затихали, и все чаще он засиживался до зари у зеленой лампы.

Вьюжным был и тот день, когда он и Надежда Константиновна выезжали в Минусинск к Кржижановским.

4

За обедом в домике, где жили Кржижановские, собралось с десяток ссыльных. Сидели за большим столом, много шутили, смеялись, потому что все были молоды, любили острое словцо, и хоть редко веселились, зато веселились от души. Владимир Ильич изобразил свою беседу с исправником так живо и смешно, что за столом покатывались со смеху.

Глеб восклицал:

— А знаете, исправник, наверное, и не подозревает, насколько он близок к истине, опасаясь нашего, как он выражается, «сообщества». Да, друзья, я верю: в ближайшем будущем Россия еще услышит и почувствует, что такое наше «сообщество»!

Все смотрели на Владимира Ильича, тот улыбался, лукаво щурил глаза. Товарищи по ссылке знали о его плане. То был план, близко затрагивавший их всех, план объединения пока еще разрозненных социал-демократических кружков и комитетов в марксистскую партию — единую для всей России.

Года полтора назад такая попытка, правда, была сделана. В Минске тайно собрались представители ряда социал-демократических комитетов России. Был принят манифест об образовании РСДРП — Российской социал-демократической рабочей партии. Шаг вперед! Владимир Ильич так и расценил это доброе начало, когда в Сибирь пришла весть о первом партийном съезде.

Но скоро полиция выследила и арестовала почти весь Центральный Комитет, избранный съездом. Разброд и шатания по-прежнему царили в местных организациях. Это были, скорее, кружки, а не организации. Не было программы, устава партии, единого руководящего центра. Каждый комитет, каждый марксистский кружок вел подпольную работу сам по себе, а это только дробило силы, вело к кустарщине и частым провалам. А порой и к отходу от марксизма, как случилось с «экономистами».

В сущности, в русском социал-демократическом движении все оставалось по-старому, хотя съезд в Минске и возвестил об образовании партии. Фактически ее еще не было.

Но те люди, которые сидели сейчас за столом у Кржижановских, несмотря ни на что, верили, как и Глеб, что она будет, и горячо поддерживали план Ильича.

Нет, не зря беспокоился исправник, когда просил не вести в квартире Кржижановских разговоров, подрывающих основы Российской империи.

Именно такие разговоры и велись здесь.

— Будет же и на нашей улице праздник! — с жаром говорила жена Глеба — Зинаида Павловна. — Как это поется в песне: «Минует печальное время…» Ведь правда, Владимир Ильич?

— Будет, будет, — отозвался Владимир Ильич. Почуяв, что за столом воцарилось настороженное внимание, он поднял глаза и так лучисто улыбнулся, что и все остальные развеселились. — Будет и у нас партия, друзья, не может не быть. Тут воля даже не столько наша, сколько самой истории!..

Глеб читал за обедом стихи. Он очень любил Пушкина.

Придет ли час моей свободы?

Пора, пора! — взываю к ней;Брожу над морем, жду погоды,Маню ветрила кораблей.Под ризой бурь, с волнами споря,По вольному распутью моряКогда ж начну я вольный бег?

Потом пели. Среди гостей был ссыльный, которому очень нравилась грустная украинская песня «Така ж ее доля, о боже мой милый…» За годы ссылки пели ее много раз. Владимир Ильич иногда восставал. «К черту таку ее долю!» — восклицал он и предлагал другую песню.