«Блин, ну я ведь понимаю, что это детство в попе… ну зачем я на это иду…», — логика-то работает, но почему-то слушать я её не хочу.
Ыа-а-а, я не дам своё лицо!
Это иллюзорно горящее здание было здесь же, в нашем павильоне. Здесь удобно имитировать дождь и ночь круглыми сутками.
Я начинаю подниматься. В принципе, не высоко — высоту тоже на компе сделают. Лететь метров пять. Но… ёмаё, как же для ребёнка всё увеличивается.
«Уоу…», — я взглянул вниз.
Стоило посмотреть, как расстояние вытянулось. И теперь метров не пять, а все тридцать нафиг.
*Гык*, — я сглотнул.
— А… сколько заплатите?.., — уточнил я.
— Сто тысяч за этот прыжок. Тебе повышенная ставка за трюк.
*Гык*, — я снова сглотнул.
Сто тысяч… за один прыжок. Плюс не дать лицо и попу?! Да минусов-то нет!
— Ну, давайте, — выдыхаю, — Что там?
— Там всё просто!
На меня начали натягивать страховочные тросы, лебёдка зажужжала, и тело чуть приподнялось. Режиссёр говорил инструкции. Это был какой-то наполовину кореец, наполовину русский, то ли Сергей, то ли Ким, то ли всё вместе.
Вокруг меня пошла суета. Чувство, будто ставки сделаны, и я последняя надежда. Будто мне сейчас на арену, и меня все подбадривают.
— Злость. Боль. Обида. Отчаяние. Ты кричишь от эмоций, ты летишь с небоскрёба! — махал он руками, — Сделаешь?
— Сделаю, — киваю.
Режиссёр хлопает меня по плечу и кивает Сергею.
— Камеры на декорации крыши! Готовьтесь! — орал режиссёр.
Я подошёл к краю. Подтянул тросы. Взгляну вниз.
Вху-у-у…
На самом деле, я делал это ещё по одной причине — страх.
Я боюсь высоты. Каждый раз когда смотрю из окна, всё растягивается, расстояние увеличивается. Что сейчас, что всегда — у меня дрожат ножки и я хочу отойти. Но это неправильно. Я должен это побороть. Бояться — нормально. Бояться всегда и ничего не делать — трусость.
А я не трус. Не хочу им быть. А если не хочу…
Значит не буду.
— Раз… два… взрыв!
Раздаётся бутафорский взрыв, качается декорация, разлетается огонь.
Делаю шаг и разворачиваюсь спиной вниз.
Падение.
Тросы натягиваются, слышу свист, и воздух бьёт мне в затылок. Свободный полёт вниз. Сердце будто останавливается, страх пропадает. Его нет. Вместо страха в голову бьёт…
Осознание.
Что я наделал.
ЧТО Я НАДЕЛАЛ?! Я ЧE, СОВСЕМ ДЕБИЛ?!
— УА-А-А-А! — заорал я, махая руками.
Декорации удаляются, звук огня становится громче, а крики родителей заглушаются на фоне адреналина. Страховочные тросы жужжат, будто не справляются.
Почему я так быстро лечу? Почему это намного страшнее?!
Тросы не справляются. ТРОСЫ НЕ СПРАВЛЯЮТСЯ!
'Скорость падения слишком высока. Вы набираете кинетическую энергию. Предугадываю урон. Начиная адаптацию.
Какая адаптация?! Какой урон от падения?! Я НЕ ХОЧУ ПАДАТЬ, А-А-А-А…
*Вжу-у-ух*.
Тросы резко натягиваются, я останавливаюсь и мою голову дёргает. Я чувствую, как мозги в буквальном смысле встряхиваются, но миллионы маленьких песчинок в черепе не дают урону пройти. Это адаптация от сотрясения сработала.
— Снято!
— МИША!
Я тяжело дышу. Сердце колотится.
Жив? Жив?! Не упал, не ударился? Да. Я цел! Полностью цел, повис в метре над землёй! Тогда почему…
«Рой, почему ты адаптировался?!»
«Я связан с вашим мозгом. Мой аналитический отдел был полностью уверен в уроне и, сумев предугадать его тип, я начал адаптироваться заранее. Ни вы, ни я не понимали, что урона не будет»
«Вау… вау!», — я какой-то слишком эмоциональный.
Адреналин стучит в башку. Эмоций полная срака. Пить хочу. Пот бежит. Я жив. Жив! Ха-ха, такое пережил, и жив! Как меня вообще к этому допустили?! Ха-ха, ну какой бре-е-ед!
Все вокруг кричат. Надо бы показать, что жив. Как там каскадёры делают?
Я вытягиваю руку и с улыбкой на лице показываю палец вверх. Жив. В порядке.
— Вхух, — громко выдыхает режиссёр.
Вижу как бежит отец. Я кручусь на тросах, встаю на ноги и отряхиваюсь. И не успевает батя открыть рот…
— Папа! — я вскидываю руки, — Это. Просто. АБАЛДЕННО!
Он опешил и остановился. Видно, что ругать бежал, но моя реакция его стопарнула.