Наперекор земному притяженью

«…Бронебойщики дошли до реки. Она здесь была около 15 метров шириной. На середине — быстрина, там лед осел, вода сверху. Я положил ружье на лед и, толкая его перед собой, полз вперед, держась за ствол. Левее меня ползли по льду два наших казака. И вдруг лед под ними на самой середине реки проломился. Казаки пытались ухватиться за обломки льда, по почти тут же скрылись в воде. Всплыли только куски темного льда. Я приподнялся на руках, оперся на ружье, и тут лед подо мной тоже провалился. Мне повезло, берег был недалеко. Я ухватился за пучок травы, вытолкнул на берег свою бронебойку. Кто-то из солдат помог мне выбраться…»

Где-то неподалеку от товарищей перебирался через болото и я. Проваливался, падал, хлебал ледяную, черную воду. По тому же полуразрушенному мосту перебрался на другой берег Иквы. Грязный, мокрый, брел я, шатаясь от усталости и всего пережитого за эти три страшных дня. Вдруг кто-то окликнул меня по имени, не очень громко, но тут же еще раз, уже отчетливей. Я обернулся, думая, что обознался: никто в полку меня по имени не называл.

Ко мне бежал человек в танкистском шлеме и комбинезоне. Ближе… ближе… Господи, бывают же встречи! Игорь Казанский — одноклассник, товарищ по школе, по той Радищевке, которую мы окончили в уже совсем забытом сороковом году!

Обнялись. Слезы с грязью пополам…

— Ты… оттуда… живой? — только и смог он вымолвить. — А мы решили, что все кавалеристы погибли. Кто в городе уцелел, тот в болоте полег. Не могли мы вам помочь: через реку, через болота на танках не проскочишь. Ну как ты, не ранен?

— Да вроде цел…

Как хотелось поговорить с Игорем, рассказать ему о своих злоключениях, узнать о его военной судьбе. Ведь расстались мальчишками, а столько испытали за эти годы, словно прожили большую жизнь. Не зря на войне год — за три… Рядом, фыркнув выхлопом, остановился танк, открылся люк.

— Это мой. Надо двигать дальше. Утром бой. Запомни номер моей части. Может, увидеться еще разок доведется.

Мы встретились с ним еще раз через пятнадцать лет после Победы.

На следующий день остатки нашего полка уходили из Иванне…

Вряд ли в ту пору участники Дубновского рейда могли объективно оценить его значение. Казалось, зачем было мотаться по тылам врага, терять людей и технику и в итоге бесславно отступить, так и не взяв города. Но именно такие рейды, неожиданные налеты с тыла изматывали фашистов, сеяли среди них панику и неуверенность. Да, немецкая армия была еще сильна. Но стрелки часов истории уже считали время Победы. Нашей Победы, несмотря на отходы, потери и даже поражения в боях за конкретный город, деревню, безымянную высоту.

Прошло много лет с тех тяжких дней февраля 1944 года, прежде чем удалось нам, уцелевшим тогда, приехать в Дубно. Поклониться братским могилам, постоять у здания бывшей бойни, побывать на кладбище, заглянуть в подземелье того склепа, где был наш последний КП, пройти по улице, названной именем Симбуховского… В дни сорокалетия Победы решением Дубновского Совета народных депутатов Ефиму Ильичу Аронову, Михаилу Ивановичу Короткову, Станиславу Иосифовичу Ростоцкому и автору этой книги присвоены звания «Почетный гражданин города Дубно»…

Листаю пожелтевшие странички своей коричневой книжечки-дневника. Листок за листком — день за днем. Бои, марши, короткие передышки, опять марши, бомбежки, артобстрелы… Будни войны. Еще две недели мы дрались в округе Дубно, отрезая пути отхода из города частям противника. На Дубно в лоб шла пехота. 17 марта наконец Дубно был освобожден.

Командир полка

И вот запись в моем дневнике:

«22 марта. Нелепый случай. Ранен Василий Федорович Симбуховский случайным выстрелом в грудь навылет. Отправили в тяжелом состоянии…»

За какой населенный пункт дрался полк 22 марта, я не вспомню. Перевернул страничку назад, прочитал:

«18 марта. Следуем в район Подзамче…» Это было 18 марта. За три дня мы далеко уйти не могли, бои там были ожесточенные. А вот то, что произошло, помню хорошо.

Мы с Николаем были в хате, неподалеку от штаба полка. Я сидел и что-то писал. Николай возился в сенцах, зашивал переметку на седле. Ее разодрало осколком при бомбежке пару дней назад. Я заметил, как кто-то из казаков вбежал к нам во двор, что-то крикнул Николаю и тут же выбежал обратно. Николай вошел в хату. Я поднял голову, вижу — на нем лица нет.

— Что случилось?

— Товарищ начальник… — Николай от волнения запнулся. — Убит Симбуховский. В него Лебедев выстрелил.

— Что-о-о? — только и смог вскрикнуть я. Испарина покрыла лоб. Схватив ремень с кобурой, я выскочил из хаты. По улице уже бежал Аронов с санитарной сумкой в руках. Почти одновременно мы рванули дверь командирского дома.

Василий Федорович лежал на боку. Постель была в крови. Рядом стоял бледный как полотно его ординарец Лебедев. Ефим бросился к постели, схватил руку Симбуховского, нащупывая пульс. Василий Федорович застонал, открыл глаза, сквозь стиснутые зубы тихо проговорил:

— Лебедев не виноват… Это случайность… Не давайте его в обиду…