Наполеон

Жозефина! Каждая мысль о ней отдавалась в его сердце болью. Возможно, он никогда больше не увидит её! Что могло с ней случиться? Когда он расспрашивал Мюрата, тот вёл себя так странно, был таким уклончивым... Какую страшную тайну он скрывал? Не весть ли о медленной, но смертельной болезни?

На следующее утро он вместе с Марионом вышел под нестерпимо яркое, палящее июньское солнце. Несмотря на свою молодость, Мармон был очень опытным артиллерийским офицером и мог сильно помочь ему при осмотре крепости и отборе орудий, которые Бонапарт собирался взять для создания осадной артиллерии в Мантуе. (Просто не верится, что он до сих пор не может взять эту крепость, окружённую со всех сторон озёрами и болотами, словно остров!)

Они вместе с военными инженерами шли к фортификационным сооружениям. Как это ему надоело! Он не мог думать ни о чём, кроме Жозефины — всю ночь он пролежал без сна, мучимый одной мыслью: Жозефина больна! Конечно, она не могла сама сообщить ему, что заболела. Писем от неё не было уже целый месяц. А вдруг это только его фантазия, единственная цель которой — оправдать Жозефину, не желающую уезжать из Парижа? Нет, он не имел права на подобные подозрения! Она не могла обмануть его ожиданий. Нельзя было и думать о том, что она способна лгать. Если бы только она была здесь...

Стоя на крепостном валу и осматривая пушки, многие из которых сохранились здесь со времён войны 1742— 1748 годов, он видел пыльную дорогу, извивавшуюся между виноградниками и уходившую в сторону далёкого Парижа. Если бы он мог сейчас помчаться по этой дороге!

Закончив подробный и обстоятельный осмотр, они возвратились в штаб-квартиру, располагавшуюся в цитадели. Он чувствовал, что не может оставаться один, а потому пригласил молодого Мармона побыть с ним — несомненно отвлекая того от какого-то весёлого застолья.

Сидя в прохладной полутёмной комнате, он велел принести им охлаждённого снегом вина. Два молодых человека подняли свои бокалы.

   — За здоровье моей жены, Мармон! — сказал Бонапарт. Выпив и поставив бокал, он вынул из кармана миниатюру с её портретом. — Разве она не прекрасна? В мире нет ей подобной. Ты должен признать это, — Он протянул миниатюру Мармону; но — перст судьбы! — портрет выскользнул из его руки и упал на каменный пол. Стекло разлетелось вдребезги.

Бонапарт был суеверен: это пустяковое событие пронзило его сердце. Мармон оказался проворнее, быстро поднял миниатюру и, отдавая её, озабоченно поглядел на старшего друга.

   — Как вы бледны, генерал! — с тревогой в голосе сказал он. — Вы не заболели?

Бонапарт взял себя в руки и заговорил, ещё не придя в себя от шока.

   — Мармон, — произнёс он, как лунатик, — моя жена или очень больна... или неверна мне!

   — Вздор, генерал! — рассмеялся Мармон. — Кто сейчас верит в такие приметы?

Бонапарт прервал его. Этот случай потряс генерала до глубины души. Он должен был знать, что случилось, должен!

   — Разыщи в штабе лучшего курьера! — резко приказал он. — И сию же минуту пришли его ко мне!

Он прошёл в свою комнату, чувствуя себя так, словно получил смертельную рану. Через несколько минут Мармон вернулся с егерем.

   — Мой генерал, — сказал Мармон, — это лучший курьер штаба. Когда-то, до Революции, он был жокеем, — улыбнувшись, добавил он.

Бонапарт взглянул на гонца.

   — Как тебя зовут? — спросил он.

Егерь отдал честь.

   — Простак, мой генерал!

   — Прекрасно! Приготовься немедленно отправиться в Париж. Сейчас я напишу письмо. Ты поедешь как можно скорее, останавливаясь только для того, чтобы сменить лошадь, и доставишь письмо мадам Бонапарт. Пробудешь там не дольше четырёх часов, а затем немедленно вернёшься ко мне, где бы в тот момент ни находился штаб. Если обернёшься за восемь дней, получишь щедрую награду. Понял?

Курьер вытянулся в струнку:

   — Отлично, мой генерал! Я заслужу награду!

   — Теперь иди собираться. Мармон даст тебе достаточно денег, чтобы брать на станциях лучших лошадей.

Они оставили Бонапарта одного. Тот сел и начал писать второе за сутки письмо.

«Штаб-квартира, Тортона, полдень 27 прериаля.

Год IV Республики, единой и неделимой.

Бонапарт, главнокомандующий Итальянской армией.

Жозефине».

Минуту или две он сидел, прикусив кончик пера, которым писал. Нет, он ничего не скажет о разбитом стекле на портрете. Он ни словом не обмолвится о своих сомнениях. Может быть, это только его фантазия. Может быть, она действительно больна, серьёзно больна. Одновременно он напишет в Париж Жозефу и вытянет из него письмо. Жозеф тоже не писал ему. Что они все скрывали от него?

Он начал писать быстро и неразборчиво: некогда было аккуратно выводить буквы.